Ты мой закат, ты мой рассвет
Шрифт:
Честно говоря, такая мысль посетила мою голову, но сервиз настолько красив, а у меня как раз лежит коробка со столовым серебром моей бабули, которое она подарила на мое двадцатилетие, что в голове мгновенно складывается одно и другое.
— Мне кажется, сегодня хороший повод, чтобы поставить посуду на стол, - говорю я, предвкушая, как символично все это будет.
Но когда начинаю перебирать посуду, где-то в доме неожиданно громко хлопает дверь.
Как от сквозняка, хотя мы с Антоном тщательно следит за тем, чтобы Асю не протянуло. Даже если
Я вздрагиваю.
Пальцы непроизвольно разжимаются.
И десертная тарелка валится из моих рук, чтобы с печальным «дзыньк!» разбиться на несколько частей.
Первую секунду я не понимаю, как это могло произойти. Смотрю то на свои руки, в которых до сих пор сжимаю полотенце, то на осколки тарелки, один из которых, как нарочно, упал той самой винтажной печатью вверх. Как будто я хоть на секунду могла забыть о том, насколько все это важно и дорого.
— Господи...
– Я прижимаю ладонь к губам, присаживаюсь на колени и так тороплюсь поднять кусочки, что сразу же режу ладонь острым краем.
— Йени. солнышко, прекрати немедленно!
Мать силой заставляет меня подняться, уходит в коридор и тут же возвращается со своей сумочкой. Ася в ее руках продолжает спать, как ни в чем ни бывало. Хоть кто-то из нас троих не испытывает стресс и шок.
— Там есть хлоргексидин, вата и бинт. Йени! Заторможено киваю.
Мама всегда во всеоружии. Сколько себя помню, даже когда была совсем маленькой, падала и разбивала колени, у мамы был при себе антисептик, вата и все остальное, чтобы справиться с царапинами и ссадинами.
Но прежде чем заняться своим порезом, сжимаю руку в кулак, чтобы немного сдержать кровь, и все-таки собираю осколки разбитой тарелки.
А когда дверь открывается и перед моим носом появляются знакомые туфли, в груди становится очень туго и больно.
Я не знаю, как теперь посмотреть в глаза свекрови.
Не представляю, что сказать и какими словами оправдать свою неосторожность.
Но придется это сделать, потому что я действительно виновата.
В тишине кухонных стен ее взгляд буквально прокалывает меня насквозь.
Это не злость, не негодование.
Это... сбывшееся ожидание? Как будто она смотрит на меня и думает: «Что и требовалось доказать: неуклюжая, больная и ненужная».
Так же молча, не произнося ни единого звука, забирает осколки тарелки из моих рук. Осматривается, находит Асино полотенце и заботливо укладывает все туда.
— Это просто тарелка, - вступается за меня мать.
– Даже если она дорогая и единственная в своем роде - она не стоит всей этой трагедии.
Руки свекрови замирают над свертком на несколько замороженных секунд, а потом она поворачивается ко мне и тихо, но очень жестко спрашивает;
— Разве я разрешала это трогать?
Я всегда боялась, когда со мной разговаривают вот так: словно я самый ужасный человек на земле.
Родители никогда на меня не кричали и никогда ни за что не ругали. То ли я была такая меланхолия с рождения, то
Я потом, без преувеличений, не могла спать по ночам, пока не заслуживала прощение.
Даже если меня прощали через пару дней.
Даже если от меня вообще никто не требовал исправления.
После того, что случилось на моем выпускном...
Я поняла, что интонацией, если использовать ее правильно, можно даже убить.
И сейчас происходит как раз это. Я чувствую себя совершенно голой, с содранной кожей, выставленной на обозрение с табличкой на груди: «Ей ничего нельзя доверить».
— Вера, может, ты вспомнишь, что это уже...
– снова заступается за меня мама, но на этот раз уже я останавливаю ее выразительным взглядом. Она недовольно сводит брови, но в конечном итоге отказывается от идеи продолжить мысль.
— Мам, может... Ты погуляешь с Асей на улице? Погода хорошая, солнышко.
Она косится на мать Антона, потом еще раз на меня, многозначительно приподнимая брови.
Уверена ли я, что мне не нужна группа поддержки в этой необъявленной войне?
Нет, конечно, совершенно не уверена, но я не хочу вмешивать во все это лишних участников. Возможно, когда-нибудь я все-таки стану любимой невесткой, мы помиримся и все будет хорошо, а вот между бабушками Аси так и останется пропасть неприязни. Потому что им, в отличие от нас с Антоном, совсем не обязательно налаживать контакт друг с другом.
— Хорошо, только потому что ты просишь, - соглашается мама, но все равно не уходит без последней жирной точки.
– Вера, это - не твой дом. И подарки принято отдавать с концами, не спрашивая, как с ними распорядились.
Я бы даже согласилась с ней.
Если бы это не был безумно красивый и старинный сервиз, который действительно важен для семьи моего Антона.
Глава пятьдесят седьмая: Йен
Когда мы остаемся вдвоем, стены кухни - а она у нас просто гигантская - как будто приходят в движение и начинают сходиться. Я все время держу в уме. что это происходит не на самом деле, а лишь в моем воображении. Нужно во что бы то ни стало не потерять связь с реальностью, потому что тогда у меня случится паническая атака.
И это совершенно не то, что я хотела бы показывать свекрови.
Она и так считает меня «нездоровой».
Я набираю в легкие побольше воздуха и тихо говорю:
— Мне очень жаль.
Это искренне и от всего сердца.
Я никогда не цеплялась за вещи, хоть в моей жизни достаточно того, что я бы тоже хотела передать своей дочери, когда она подрастет или, когда тоже выйдет замуж и переедет к мужу. Или как там у них сложится.
Если вспомнить хотя бы ту коробку с елочными игрушками.