Ты у него одна

Романова Галина Владимировна

Женщина с ребенком в машине, владелец которой должен быть установлен Кошкиным по номеру. Присланные ей бриллианты, выколупанные из броши в виде цветка, заказанной ее отцом и якобы подаренной им любовнице. Что за любовница?! Откуда она вынырнула на свет божий? Уж не та ли самая, что заставила покойную Зойку корчиться в муках ревности? А ежели она и есть, то какого черта присылает ей эти сверкающие капли? Если желает подобным образом вернуть отцов подарок наследнице, то прислала бы всю брошь целиком. Приколола бы к этой самой синей тряпке…

Стоп! Вот оно!!!

Эмма сусликом выпрямилась на кровати и затаила дыхание. Да, да, да… Это как раз то!.. Именно то!.. Она видела это синее платье. Видела! И брошь эту видела! Точно помнила, что в ее

жизни была, мелькала где-то эта синяя шерстяная ткань и слепяще сверкающий цветок на ней. Но где?! Когда?!

– Теплее, теплее, уже теплее, – принялась она бормотать, потирая виски. – Но где?! И когда?!

Как следует поразмышлять над этим ей не удалось, потому что раздался телефонный звонок и спустя пару минут на нее обрушилась еще одна новость, окончательно и бесповоротно загнавшая ее в тупик.

Да что там тупик, ее просто распластал по стене игриво-сальный голосок Макашова, известившего ее о том, что номер машины, тот самый номер, по которому она пыталась установить владельца транспортного средства… принадлежал ее собственной машине.

– Что?! – Это было все, что сумела пискнуть она в трубку в ответ на его бархатную похотливую интонацию.

– А то! – передразнил ее писк Кошкин-Кешкин. – Этот «Форд» значился и значится твоим, дорогая ты моя школьная подруга! Зачем тебе нужно было морочить голову занятым людям, ума не приложу…

Он еще пораспространялся о ее взбалмошности и нежелании вникнуть в суть проблем работы правоохранительных органов, затем простился и отключился.

Эмма отключилась тоже, только ее отключка носила несколько иной характер. Она просто обессиленно сползла по стене в прихожей и тихонечко заскулила.

– Господи! Да что же это такое творится-то кругом?!

«Форд», тот самый красавец «Форд», который предательски экспроприировал у нее Вениамин, мужчина ее мечтаний и терзаний. Пять лет назад они попытались спастись бегством из родного города, решив оставить за его пределами все разборки, все проблемы, связанные с поиском пропавших сокровищ. В то время общественность, связанная так или иначе с этой историей, словно обезумела. Эмма была в эпицентре этих событий, и Вениамин бойко подставил ей свое плечо, уговорив просто-напросто удрать. Они собрали вещи и уехали. Эмма повезла его в далекий курортный городок, на землях которого располагалась уйма санаториев и где семья Потехиных имела свой маленький домик. В этот самый домик Эмма его и привезла. Они почти уютно расположились. Потом Вениамину что-то понадобилось в городе. Он взял ключи, сел в ее машину и уехал. Как потом оказалось, уехал навсегда. Больше она о нем ничего не слышала и никогда его более не встречала. Он исчез на ее «Форде», который не числился в угоне по той лишь простой причине, что она не задавалась целью найти его. Она не пошла в милицию, не заявила об угоне, не написала никаких заявлений… и с течением времени почти забыла об этой машине. А номер так вообще стерся из ее памяти. За эти пять лет она сменила четыре автомобиля. На последней дважды меняла номера из капризного суеверия. То тройка ее не устраивала в середине, то семерка была нужна. Стоит ли говорить о том, что тот набор цифр напрочь выпал из памяти. Да, нельзя отрицать, что что-то заворочалось у нее внутри, когда она босиком в дождь догоняла мальчика. Что-то беспокойно запульсировало в ее голове, когда он сел в машину, как оказалось, в ее собственную. Но в тот день ей было не до воспоминаний подобного плана. В тот день она едва не шагнула в пропасть, проклиная все на свете, главным образом свое одиночество. До машины ли ей было?..

Эльмира просидела, скорчившись на полу, до тех пор, пока не затекли ноги. Потом она осторожно положила трубку на аппарат и пошла в кухню. Там она решила сварить себе крепкий кофе. Наделала бутербродов с колбасой, сыром и семгой и, дождавшись, когда над туркой вздыбится клубком густая темная пена, приступила к завтраку.

Зыбкое недоумение, не дававшее ей покоя после звонка Кошкина, начало понемногу приобретать более определенный характер.

Он позвонил. Позвонил сам, хотя отчаянно трусил. Значит… Значит, получил великодушное на то соизволение. Из чего следует, что о его поисках были осведомлены. Точно так же, как и о результатах его поисков. Значит, ДГ было все доподлинно известно. И он… Он своим скотским поступком решил позабавиться, что ли? Если ему было известно, что машину у Эммы угнали… Если было известно, что дама с ребенком, являющимся Эмме словно привидение, ездит как раз на этой самой машине, то…

От предположения, которое внезапно зародилось в ее голове, Эмма даже перестала жевать, уставившись невидящими глазами на дверной проем. А почему, собственно, нет?! Совершенно нельзя исключать такую возможность! Если он все это знал о самой машине, то почему бы ему не знать и о судьбе того человека, что на этой самой машине от нее так благополучно скрылся пять лет назад?!

Глава 16

В дом к «дяде Гене» ей пришлось пробивать с боем. Сначала охранник с собакой. Потом на ее пути возник Данила, а это было похлеще всего предыдущего. Если первые стражи лишь преграждали ей дорогу и что-то невнятно бубнили о занятости хозяина и невозможности его лицезреть, то Данила и вовсе не церемонился. Он просто схватил ее за предплечья, едва не приподняв от земли, оттащил в какой-то угол под лестницей (ей-таки удалось пробиться в дом) и зашипел змеем в самое ухо:

– Какого черта ты притащилась сюда, идиотка?! Что тебе здесь нужно?! Пулю в лоб?! Или чего-то еще?!

– Пусти меня немедленно. – Эмма старалась говорить спокойно. Так, чтобы не дрожал голос, чтобы не звенел слезой и не вибрировал от тоски и желания погладить его по щеке, но давалось это с трудом, с большим трудом. В конце концов она не выдержала и всхлипнула: – Пусти меня наконец! Мне больно!

Данила отступил от нее на шаг, расцепив железные тиски рук, и удивленно заморгал.

– Что это с тобой?

– Ничего! – огрызнулась Эмма, поправляя блузку под пиджаком, задравшуюся почти до груди. – Не хватай! Не твое! Иди вон к англичанке своей и служи ей… шестерка!

Удивительно, но он не оскорбился. Она бы даже могла поспорить, что ее ругань его развеселила. Данила сцепил руки перед собой и довольно заухмылялся.

– Чего лыбишься, как… как идиот?! – снова окрысилась она на него, заметив что нижняя пуговица на блузке оторвалась и предпоследняя также держится на одной нитке. – Оденься тут прилично с такими дикарями! Все испоганит, все изорвет, изомнет. Дикарь, одно слово – дикарь.

Пока она бубнила себе все это под нос, Данила продолжал ухмыляться. Поди пойми, что его так радует. Эмму это откровенно раздражало.

Что смешного, интересно, он в ней нашел? То, что растрепал ее, словно куклу тряпичную? Она-то, дура, собиралась с утра до самого обеда: на глаза компрессы из цветков ромашки, чтобы не были припухшими и покрасневшими, на лицо слой грима, чтобы щеки не казались синеватыми, на губы помаду оттенком посочнее. Костюм выбрала с легким пиджаком в мелкую стильную клетку, с короткой юбкой. Блузку поярче, не отдавая себе отчета, что цвет в точности повторяет оттенок вчерашнего кожаного наряда Ланы. Может, это-то его так и возбуждает? Может, оттого и глумится над ней, решив что она все это для него затеяла?

«А для кого же?» – кольнуло тут же в сердце, и Эмма печально вздохнула, пробормотав вслух почти миролюбиво:

– Мне его нужно увидеть.

– Кого? А? Кого мы желаем увидеть?

– Дядю Гену, – не приняла она подачу и ответила честно, без окусываний. – Пожалуйста, Данила! Мне нужно кое о чем его спросить.

– А я не подойду? – Он не сдвигался с места, преграждая ей путь из полутемного закутка под лестницей. – Я у него сейчас почти на правах родственника, так что…

– Нет, не подойдешь. – Эмма весьма грубо прервала его вальяжную манеру разговора и решительно двинулась грудью прямо на него. – Пропусти… хозяин!