Ты – всё
Шрифт:
Спасая Юнию от этого дешевого спектакля, жестом показываю, чтобы заходила в комнату, на пороге которой замерла, мол, сам разберусь.
Она беззвучно, но выразительно вздыхает и исчезает за дверью.
– А… – брякает выскочившая из-за спины мужа Валерия, мать ее, Ивановна. – Что это? Алексей… А-а… Что это тут происходит?
Заложив руки в карманы брюки, неторопливо прохожусь не по коридору, а по нервам своей бывшей училки и будущей, Господь помилуй, тещи. Оглядывая квартиру, в которой выросла моя Ю, невольно возвращаюсь в прошлое. Мелькает перед мысленным взором фантазия, крайне похожая на явь, как она приходила когда-то сюда домой из школы, потом из универа, а после и с тайных свиданий со мной.
Дыхание спирает. Приходится умышленно сглотнуть, чтобы протолкнуть ком. Когда он проваливается, надрывая мне жилы, понимаю, что это снова выходит из берегов мое гребаное сердце.
Наткнувшись взглядом на выбежавшую на шум Агнию, мирно здороваюсь:
– Привет.
– Привет, – отвечает, не скрывая шока.
– Молодой человек! – горланит Филатов, будто, сука, имя мое забыл. – Покиньте мою квартиру немедленно! Пока я не вызвал наряд полиции!
– Прям наряд? – хмыкаю я. – К чему этот цирк, Николаич?
Ни один из вопросов, судя по возмущенной морде лица, будущему тестю не нравится.
Впрочем, как и мое обращение к нему.
Сука, а как его еще называть? Не папа же.
– Николаич? Да я тебя сгною в тюрьме, если ты…
Стискивая челюсти, угрожающе надвигаюсь. На Филатова похрен, но упоминание мест не столь отдаленных вскрывает раны, которые оставила Ю.
Благо она сама появляется.
– Прекратите, – требует строго. – Я завтра вечером вернусь.
И никто с ней не спорит.
Пока идет с вещами на выход, немая тишина висит. На автомате выхватываю у нее сумку.
– Спокойной ночи, – прощаюсь со всеми сразу, прежде чем покинуть квартиру следом за Юнией.
В ушах шум стоит, словно дико пьян. Слабо ориентируюсь в пространстве. На каких-то аварийных двигаюсь.
– Не знаю, зачем ты меня везешь к себе, но спать я с тобой не буду, Ян, – заявляет Ю, когда уже в машину садимся. – Я жутко устала. У меня все болит. Просто все. Хочу лечь и забыться мертвым сном.
– Организуем, – бросаю я сухо.
На самом деле не знаю, что чувствую. Разобраться в своих эмоциях не могу.
«…зачем ты меня везешь к себе…» – сам этим вопросом задаюсь.
Измотан не меньше Ю. Выпотрошен.
А с Юнией как-никак нужна маска. Нужны силы.
Но выбора нет. Приходится тащить.
«Нельзя ее сейчас оставлять одну», – то, в чем я уверен.
– Вещи мои отдашь? – шепчет она, едва подъезжаем к жилому комплексу, в котором я пару месяцев назад купил квартиру.
Сам еще не жил в ней.
Но Ю отвечаю твердо:
– Дома.
Забираю все и веду ее к подъезду.
Неудивительно, что консьерж меня не узнает. Представляюсь сам, а заодно и Юнию.
– Нечасто здесь бываешь? – интересуется Ю в лифте.
– Второй раз.
– А где живешь? У родителей?
– Чаще всего.
– Чаще всего? Мм-м… Где же еще?
Замирая на ней взглядом, не успеваю ответить. Кабина замирает, и створки лифта распахиваются.
Кладу руку на поясницу Ю, подгоняя, чтобы выходила.
– Весь этаж твой? – выдает новый вопрос, пока я открываю ключом-картой дверь.
– Да.
– И зачем столько?..
Замолкает, когда подталкиваю в сторону спальни.
Вижу, что начинает нервничать. Игнорирую это, чтобы не обострять ни ее, ни свои реакции. Показываю, как пользоваться душем, и выхожу.
Сбрасывая у кровати вещи, в какой-то момент вскидываю голову, чтобы убедиться, что моя Филатова справилась с шоком, который у нее вызывали стеклянные стены и двери ванной.
Она тут же отворачивается.
Моя очередь наблюдать за тем, как она раздевается. Не отвожу взгляда, и когда принимает душ. Кажется, что дрожит. Плохо отрегулировала воду?
Блядь…
Входить к ней, чтобы проверить, не рискую.
И лишь в этот момент осознаю, что у прозрачных стен преимущество, только когда внутри находится Ю. А как собираюсь справляться я?
27
Я не забывала…
Это какое-то изощренное издевательство.
Я в клетке. Стеклянной, мать вашу, клетке.
Упершись взглядом в стену, стою под струями теплой воды, трясусь и тихо плачу. Увидев снова шрамы Яна, не смогла справиться с болью.
А он наблюдает. Не оставляет меня ни на минуту. Чувствую его взгляд непрерывно. Наливаю гель в ладонь, скованно скольжу по телу. Нижнюю часть особенно стыдно мыть, но не ходить же мне теперь грязной. Если не приведу себя полностью в порядок, тревожность заест.
Зачем я согласилась поехать с ним?
А как я могла не согласиться?
И дело не в том, что Нечаев настаивал. Я сама молила Бога, чтобы он не сдавался.
Потому что…
«Иногда ты чувствуешь, что сейчас человека отпускать нельзя…»
Он не просто мои мысли озвучил. Он мне душу наизнанку вывернул. И спрятать ее обратно я уже не смогла. Как бы ни было больно и тяжело рядом с Яном, я тоже не хотела его отпускать. Чересчур острым было осознание, что именно сегодня без Нечаева не справлюсь. Слишком навязчивым было ощущение дежавю. Чрезвычайно сильным был страх, что ситуация повторится, и за ночью близости протянется многолетняя разлука.