Ты – всё
Шрифт:
– Ну он же не назло тебе с этой девочкой… Ты говоришь, что тебе на него плевать!
– Да! Потому что мне в самом деле плевать! Он просто Герыч! Просто дурь, которая сносит мне голову! Гребаный Егорыныч!
Глядя на то, с какой маниакальностью Агния поглаживает меч, даже таксист стремается.
А она вылетает из машины, едва та притормаживает. Готовая атаковать, врывается в гараж Нечаевых. Злится, когда не находит там виновника сего торжества.
– Где он?!
– Ты че, дура? – выдыхает Илья, первым замечая припрятанное в складках длинной юбки Агнии оружие.
И она направляет острие на него.
– Может, расскажешь сейчас Яну Романычу все, что говорил Юнии, когда встречал ее в течение этой чертовой пятилетки? Или то, что заявление в полицию писала вовсе не она? Или то, что тебе самому она нравилась и нравится, а? Я могу и в тебя «задонатить»! Снимай рубашку, жалко такую дорогущую кромсать. А вот твою плоть – с удовольствием!
Скольжу взглядом от оторопелого Ильи к мрачному Яну. Первый смотрит на брата, а второй – на меня.
– Что это значит? – хрипит вкрадчиво.
Похоже, его совсем не беспокоит угроза в лице Агнии. Странно, он ведь точно не знает, что меч – бутафория. Не в курсе даже Агния.
Не успеваю среагировать, как в гараже, к своему несчастью, появляется Егор. Сестра тут же обращает все внимание на него. Упирая острие меча младшему Нечаеву в шею, с улыбкой проговаривает:
– Дин-дон, кончилась игра. Дин-дон, оставь надежду на спасенье. Живых нет! Дин-дон, всем кошмарных снов[2], – напевает жуткую песенку.
– Харэ, – все, что, сверкая лютой ненавистью, выдавливает Егор.
– Знаешь, мне сегодня сказали, будто ты ласков… Интересно, с кем?! Мне кажется, это полная чушь! Но мне и не надо! Не поняла, что ты там со мной затупить боишься… Мальчик… Точно знаю, что, если бы у нас с тобой дошло до секса, ни о какой ласке речи бы не шло. Это было бы так порочно, что тебе бы прежде, чем овладеть мной, пришлось бы снять крестик!
И с этими словами Агния поддевает клинком висящую на шее Егора цепочку и срывает ее с него. А через мгновение озверевший парень перехватывает лезвие меча ладонью и выдергивает его у сестры из рук. Бутафория, но кровь проливается. Вероятно, по большей части из-за силы, которую приходится применить Нечаеву. Ведь порой, чтобы пораниться, достаточно и бумаги.
Егор отбрасывает меч, и тот, создавая невообразимое количество шума, падает у железной стены гаража.
Он… Он, должно быть, как и Агния, не в себе. Потому как, бросившись к сестре, он вдруг поднимает ее на руки и несет в сторону той двери, которая ведет во внутренний двор семьи Нечаевых.
Господи… Там ей точно нельзя появляться.
Агуся это понимает. Отбивается. Но лишь до тех пор, пока они не оказываются перед Романом Константиновичем.
– Привет, пап, – выдыхает Егор с уже знакомой мне выправкой. – Я поранился. Мы поднимемся в ванную, чтобы Агния обработала рану.
Ян прикрывает веки и стискивает челюсти. Это единственное, чем он выражает свою ярость.
– Порезался? – переспрашивает Роман Константинович, в который раз удивляя невозмутимостью. Очевидно, именно от него у Яна столь же крепкое самообладание. – По краю лезвия ходите?
– Уже решено, – толкает Егор крайне странный ответ.
– Ну идите, раз решено.
Не знаю, куда себя деть, когда наши младшие уходят.
А Ян… Он так просто подходит и, надавив мне на поясницу, подталкивает в распахнутую дверь. Дверь, из-за которой, вообще-то, можно и не вернуться. Или вернуться, но не со своей фамилией.
Боже…
Зажмуриваюсь и шагаю.
– Привет, Юния, – усмехается производитель идеальных Нечаевых, когда я удосуживаюсь открыть глаза.
– При… А-у… Добрый вечер, Роман Константинович!
– Проходите в беседку. Мясо и овощи уже на мангале. Скоро ужинать будем.
– Спасибо, – шепчу я.
Ничего другого не получается придумать. Не могу же я бросить Агу одну.
О Господи…
– Здесь так красиво, – выдыхаю в восхищении. В прошлом я была у Яна дома поздней осенью и зимой. Уже тогда была потрясена уютом, но не подозревала, что летом настолько лучше. – Нереальная сказка!
– Маме будет приятно, – сухо отзывается Ян.
Тут я понимаю, что с минуты на минуту увижу и Милану Андреевну, и нервы по новой разбирают.
Еще и Илья… Подошел с отцом к мангалу, оставив нас с Яном наедине.
Что мне делать?
Не знаю, куда глаза деть. А уж руки и вовсе словно лишняя часть тела – не получается найти им применения, они мешают.
В беседке мне воздуха, пространства… Мира мало!
И вместе с тем… Едва зацепившись за Яна взглядом, наглядеться не могу. И уже сейчас понимаю, если бы коснулась – жадничала бы, чтобы напитаться, и не удовлетворила бы это желание. Поцеловала бы – одурела бы от голода, и не насытилась бы даже спустя всю ночь.
Как много человеку мало… Очень точно мудрец сказал.
– Прости… – выдыхаю взволнованно.
Ян притягивает ближе, чтобы прижаться губами к моему уху.
По телу тотчас разлетаются мурашки. Но этот марафон мне еще удается скрыть. Обличительной становится дрожь, когда в ушную раковину вбивается приглушенный и жаркий шепот.
– Будешь наказана. Позже. Сейчас расслабься.
Боже…
Расслабиться? Как?
[1] Все цитаты из «Ромео и Джульетта».
[2] «Дин-дон, я пришла…», Вокалоиды.
31
Тогда я тебя еще ждала…
Извернувшись в кольце мужских рук, вскидываю взгляд. Но что выдать в ответ, не знаю. Это тот самый момент, когда Ян Нечаев лишает меня не просто дара речи, но и возможности двигаться. Прижимая боком к себе, смотрит в глаза непрерывно. Гипнотизирует взглядом. Нет воли даже на то, чтобы разозлиться на эрекцию, которую ощущаю бедром.
Время останавливается.
Дыхание тем временем сбивается критически. Становится настолько шумным, что лишь от стыда за это полагается сжечь себя на костре разбуженной совести. Только вот та не просыпается. А сердцебиение бросается соревноваться с этим чертовым процессом за звание лидера кринжа. Определенно, Ян улавливает этот бешеный стук, как и гуляющую по телу дрожь.