Ты – всё
Шрифт:
– Часто здесь видели? Сколько жила у Повериных?
Что-то ведь не клеится.
– Вы из «Опеки»?.. – толкает соседка, принюхиваясь, словно слепая ищейка. – А, да… Жила, жила… И сейчас живет! Постоянно ее вижу. Всех вместе вижу, – оглушает противоречивой правдой.
– Я заплачу, сколько скажете…
– Ой, вы что! С ума сошли?! Не надо мне ничего платить! – выкрикивает истерично и резко захлопывает передо мной дверь.
Скрипнув зубами, снова звоню. Ноль реакции.
Долблю кулаком в звенящее полотно, уже понимая, что ни хрена таким макаром не добьюсь. Не выносить же честному народу врата в дом.
Душу трясет, как при самом сильном сейсмическом бедствии. Растаскивает на кровавую рвань, как ни стараюсь держаться.
Легче, как предполагал, не стало. Только хуже.
Вопросов добавилось. Ответы все дальше.
Еду в горсовет. Казалось бы, включаюсь в работу. Решаю накопившиеся за время моего отсутствия проблемы, но Ю ни на миг из головы не выпускаю. После отправляюсь на завод. Делаю быстрый обход по цехам, которые будут заниматься сборкой новых моделей. Пожертвовав желанием принять хотя бы дозу кофеина, ровно к семи возвращаюсь на паркинг офиса.
Да только Юния, как договаривались, не появляется.
Когда звоню ей, не отвечает. Иду на проходную – сообщают, что покинула здание в половине четвертого.
Едва успев отправить мне последнее сообщение?
Бешусь, естественно.
Набираю Римму Константиновну. Грубо отчитываю за то, что отпускает сотрудников раньше положенного без моего на то позволения.
– Юния Алексеевна приболела… – бормочет дрожащим голосом, за который мне должно быть стыдно. Если бы я мог сосредоточиться на чем-то, кроме здоровья Ю. – Я взяла на себя ответственность, Ян Романович… Хотела как лучше… Извините меня, пожалуйста…
– Просто ставьте меня впредь в известность, – выдвигаю сухое требование после серии сдавленных вздохов.
– Хорошо, Ян Романович! Обещаю!
Отключаюсь, не удосужившись попрощаться. Мыслями давно с Ю. Разбирает тревога.
Ян Нечаев: Ты где?
Ян Нечаев: Что с тобой?
Ян Нечаев: У врача была?
Ян Нечаев: Что купить?
Ян Нечаев: Я еду к тебе домой.
И все сообщения остаются без ответов. Она их даже не читает, хотя в один момент засекаю ее в сети.
Ян Нечаев: Если не ответишь до того, как я доеду, будет пиздец какой разбор полетов, Ю.
Кровожадно, но вовсе не довольно, ухмыляюсь, когда вижу галки о прочтении.
Ян Нечаев: Накапайте Николаичу че-нить понижающее, я уже близко.
Юния Филатова: Ян…
Юния Филатова: Я не дома. Не приезжай.
Мое сердце начинает колотиться.
Одурело. Просто бешено. На разрыв.
Его топят и распирают чувства, которые я, возмужав по всем, блядь, статьям, так и не смог взять под контроль.
Я, сука, так и не смог. Так и не смог. Так и не смог!
Юния Филатова – это трагическая потеря, которую я, вступая в войну с собой, никак не желаю отпускать. Держу из последних сил. Держу!
И, конечно же, я еду к ней домой.
Поднимаюсь. Звоню. Игнорируя перекошенную рожу отца, нахально прохожу в квартиру.
– Что ты себе позволяешь?! Я вызову полицию!
– Николаич, – протягиваю, не оборачиваясь, будто бы навеселе. Будущий тесть следом за мной идет. Но я не оборачиваюсь, пока не достигаю комнаты его старшей дочери. – Набил ты оскомину со своей полицией, ей-богу. Придумай уже что-то новое, – советую, пока оглядываю пустую спальню. – А еще лучше… – похлопываю Филатова по плечу. – Давайте, папа, привыкайте к мысли, что я с вами до гробовой доски. Вопрос решенный.
Он едва при мне коньки не отбрасывает.
– Кем это он решенный?! Кем решенный, я спрашиваю?! Я своего позволения не давал!
– Да никто вас и не спрашивает. И, уж поверь, никогда не спросит. Остынь, – последнее сквозь зубы цежу.
– Юния никогда не согласится, – выдавая невнятный бред, озаряет темницу Одувана шальной улыбкой. – Моя дочь не согласится, слышишь? За убийцу своей бабушки и того, кто чуть всю семью не угробил, в жизни не пойдет! Не мечтай!
В ярость от такого заявления прихожу, но тщательно это скрываю. Надвинувшись, зло стискиваю зубы и замираю.
– Ты, отец, на меня кончину своей звезданутой бабки не вешай, лады? – выдыхаю приглушенно. – Лично я ей слова сказать не успел. А уж тем более сделать. Кроме того, я, безусловно, на хуй, не мечтал, чтобы дата ее смерти сопрягалась с нашим с Ю первым разом. Так что заканчивай этот бред нести. И других незамутненных курсани. Потому как, если я хоть раз услышу, что запрягаете что-то подобное Юнии, реально головы полетят.
Филатов багровеет и несколько раз клацает зубами.
Это, честно сказать, вызывает беспокойство. Отдаленно я понимаю его отцовское беспокойство и, конечно же, не хочу, чтобы он откинулся из-за моих слов. Но и стоять обтекать – тоже не мое. Предпочитаю обозначить позиции на старте. С семьей Юнии вообще все карты готов открыть.
– Моя дочь… Моя девочка… – блеет, выдувая пузырьки слюны. Глаза слезятся – удивительно, что не проливается влага. – Никогда твоей не будет!
– Она уже моя, – спокойно отражаю я.
Еще какое-то время напряженный зрительный контакт выдерживаю. Когда понимаю, что лишил будущего тестя дара речи, иду на выход.
Тут-то Филатов и оживает.
– Думаешь, если твоя семья владеет половиной города, все купить можно?! Моя дочь не продается!
Медленно оборачиваюсь. Фальшиво улыбаюсь.
– С половиной города – это ты, конечно, загнул, Николаич. Я не настолько крут. Но тебе лично так и так ни хрена не обломится. Потому что впервые согласен: Ю не продается, а я не покупаю.
Вылетаю из квартиры. Пока сбегаю вниз, звоню Юнии.
Она, мать вашу, сбрасывает.
Заскакивая в тачку, пишу сообщение. Я с ней, сука, уже столько их настрочил, сколько за всю пятилетку не выдал.
Ян Нечаев: Я понял, ты прям, пиздец, труднодоступная. Что дальше? Сколько сможешь от меня прятаться? Ночевать где собираешься? Если что, адрес Поверина я знаю. И остаться тебе там не позволю! Кончай детский сад, Ю.