Ты – всё
Шрифт:
Замечаю, что в кабинете шумно как никогда. Помимо того, что работа кипит, идет бурное обсуждение приближающегося корпоратива.
Зажимая мобильный между ухом и плечом, едва успеваю поймать выплевываемый принтером листок.
– Да что за мракобесие! – ругаюсь себе под нос. – Прости, мам. Подожди секунду, – извинившись, нахожу взглядом Римму Константиновну. – Бумага слишком тонкая. Она не подходит для печати. Принтер ее то хватает по две, то зажевывает, то прогоняет вхолостую.
– Вот вам и оптимизация расходов. А я предупреждала, когда Ирина Викторовна делала заказ.
– Ты предупреждала, Марин.
Кукушки комментируют, прежде чем реагирует сама Римма Константиновна.
– Много ее пришло? – уточняет она.
– На квартал должно хватить, – бубнит Ирина Викторовна.
– Кошмар, – резюмирует Марина.
– Тихий ужас, – растягивает Арина.
– Юнечка Алексеевна, – проговаривает миролюбиво главная. – Если вам не трудно, сходите к айтишникам. Попросите перенастроить параметры принтера. Если есть такая возможность, конечно.
Я очень сомневаюсь. Бумага реально аж светится.
Но делать нечего. Киваю и отправляюсь выполнять поручение.
Очутившись в коридоре, устало выдыхаю в динамик мобильного:
– Мам, ты еще здесь?
– Да, конечно.
К сожалению.
– Я думаю, дедушка сам знает, что для его организма лучше. Он себя прекрасно чувствует. Ты же слышала: поджелудочная перестала беспокоить, давление не так часто скачет. Он и внешне заметно посвежел.
– Да… – вяло поддерживает мама. – Хорошо выглядит. Ты права.
– Если это все, что ты хотела обсудить, я отключаюсь. Мне нужно работать.
– Юня, дочечка, – оба обращения мама выдает через паузы. Чувствуется, что ей тяжело говорить. – Ты не ответила, придешь ли сегодня домой?
– Пока не знаю.
– Юня… – вздыхает, выражая отчаяние. И выпаливает то, что, очевидно, давно решалась сказать: – Не нужен ОН тебе. Не повторяй ошибки, я тебя умоляю!
И я, словно налетев на глухую стену, резко торможу.
Сердце же, напротив, набирает скорость. Колотится, не ведая ограничений.
– Нельзя… Нельзя, дочечка… – с трудом разбираю взволнованный шепот.
И тут же его прерываю:
– Я сама разберусь, мам. Мне двадцати три года. Я имею право на личную жизнь. А она на то и личная, что в ней нечего делать посторонним! Ты же знаешь, как меня нервируют ваши с папой советы!
– Ну прости, что мы о тебе беспокоимся! Две ночи глаз не смыкали!
– То есть беспокоитесь вы, а виновата я? Ощущение, что я, и вправду, вернулась в прошлое!
– Я не говорю, что ты виновата, – смягчаясь, спешно идет на попятную. – Но… Я мама! Я хочу, чтобы мой ребенок был в безопасности! Хочу, чтобы ты была счастлива и здорова! Чтобы у тебя все было хорошо! А с тех пор, как ОН снова появился, у меня режим тревоги не отключается! Это невозможно, как бы ты на меня не злилась! Понимаешь, о чем я?!
– У меня все в порядке. Мне хорошо, мам. С НИМ хорошо! Понимаешь, о чем Я?!
– Это ненадолго!
– Мам… Ты сейчас сама делаешь мне больно. Именно ты!
– Прости, прости… – кается мама дрожащим голосом. Со свистом переводит дыхание. У меня мурашки по телу разбегаются, пока она восстанавливает возможность говорить: – Вот зачем ты прислала ЕГО за вещами? Почему сама не приехала? Неужели мы с отцом не заслуживаем каких-то объяснений? Да хотя бы увидеть тебя! Убедиться, что наш ребенок жив и здоров!
– Подожди, мам, – перебиваю ее, как только получается осмыслить последние слова. – Ян был у вас сегодня?
– А он же теперь каждый день врывается! – обрушивает та сердито. – Господи! – восклицает с такими интонациями, будто и правда к самому Богу обращается. – А я ведь сразу видела, что это аморальная личность. За что нам ОН? За что?! Не уберег батюшка, не уберег…
– Мам, постой, – вновь прерываю ее. Смотрю в окно на пики церковных куполов и в отчаянии кусаю губы. – Какие именно вещи Ян забрал?
– Так все выгреб! Только мебель и осталась!
Получив эту информацию, я прихожу не только в ужас, но и в ярость.
Как он смеет рыться в моих вещах?! Кто ему дал такое право?!
Боже мой… Боже мой… Боже мой!!!
Что, если он все узнает???
– Я должна бежать. Перезвоню чуть позже.
Отключаюсь и сразу же набираю другой номер.
– Зайди, – требует Нечаев.
И прежде, чем я успеваю что-то сказать, сбрасывает вызов.
Что ж… Лицом к лицу? Так даже лучше!
[1] Вертута (рум.) – рулет из пресного вытяжного теста с начинкой.
37
Может, ты, Ян?..
За стойкой секретаря пусто. Некому оповещать Светило, как назвала сегодня Нечаева Агния, о посетителе. А я не удосуживаюсь даже постучать.
Толкаю дверь и врываюсь. Не ведая, что творю, пересекаю кабинет, пока не оказываюсь рядом с Яном.
Зрительный контакт, словно столкновение с правдой.
Он что-то знает. Смотрит иначе, чем еще утром смотрел.
Стекло с прожилками крови.
Еще не осознавая, насколько масштабна новая катастрофа, захлебываюсь паникой. Взметнувшись, бью Нечаева по щеке.
Сердце тотчас пронзает боль. И оно ее множит беспрецедентно усердно. Едва не разорвавшись от натуги, гонит с кровью по всему телу.
Слез нет. Это та самая мука, которую организму, чтобы выжить, необходимо глушить шоком.
Резко утекает энергия. Падает давление. Исчезает пульс. Я на нуле. Ни жива ни мертва.