Тяготению вопреки
Шрифт:
Потом начались интенсивные допросы всех обитателей, отделения, которые еще могли общаться. Допросы превратились в череду прямых угроз, некоторые из них были реализованы. Несколько человек исчезли - предположительно, были «переведены» в другие отделения, остальных бросили голодать без пищи и воды, пока кто-нибудь из них не решит открыть, куда девался Роберт.
Тем временем все они менялись. Но были изменения грубые, и были тонкие, куда менее заметные.
Между собой они разговаривали так тихо, что верили - надеялись: их
Бадди сидел на краю койки Кендрика - выражение его лица все еще было испуганным с тех самых пор, как стали возвращаться двигательные навыки. Он сильно похудел, как, впрочем, и все они.
– Так есть у нас хоть малейшая догадка, куда он мог деваться?
Бадди говорил о Роберте, и говорил даже тише шепота, едва заметным выдохом.
– Никто понятия не имеет, даже Зирацки и все прочие. Вот почему столько допросов. АРоберт… - Кендрик пожал плечами.
– Только что он был, а потом вдруг встал и исчез.
– Вопрос в другом: мы все тоже можем?
– Ох, надеюсь.
Бадди оглянулся На охранников, стоящих в дальнем конце отделения.
– Они за нами наблюдают? прошептал он.
– Ну, вроде не похоже, чтобы у ниx ещё какие-то дела были, - буркнул себе поднос Кендрик.
– Роберт все повторял, как он хочет домой. Может, он уже знал, что отсюда выберется. Но куда он девался?
Кендрик глянул в сторону Расчлененки, и Бадди проследил за его взглядом.
– Да, я тоже об этом подумал. Разве что есть какой-то другой путь отсюда, о котором мы не знаем.
– Мы даже не знаем, что за той дверью. Но куда бы он ни делся, а здесь его уже нет.
В эту ночь Кендрику снилось, что он где-то в темноте - нет, более того: там, где нет самого понятия «свет».
Но каким-то образом, пробегая по коридорам, все более сужающимся, он знал, где и какие лежат на пути препятствия. И где-то там лежал путь домой, который был ему обещан.
Он следовал за Робертом, за мальчишкой, бежавшим через лишенную света пустыню, и сердце его было полно невыразимой радости. «Домой!
– Слово это гремело в пустоте черепа Роберта.
– Домой!»
Кендрик понимал, что видит сон, но он был безмолвным пассажиром мыслей Роберта. И в темноте, их окружающей, возник намек на нечто иное: безмолвное крещендо бледного света, и мудрости, и признания, которые никогда до конца не становились известными.
Нечто красивое, нечто светлое. Нечто огромное, маячащее прямо впереди, зеленеющее обещанием новых и невообразимых свобод без границ и без пределов.
И когда ум Кендрика скользнул к утреннему пробуждению, память об этом сне еще осталась с ним, и когда он наконец проснулся в знакомой обстановке отделения, он не мог с уверенностью сказать, был это сон или явь.
Снова испытания, снова беседы, но больше не возили в хирургию, не было долгих дней восстановления и надежд выжить, когда столь многим досталась долгая и мучительная смерть. Их теперь осталось мало, где-то дюжина из десятков или сотен прошедших за это время через отделение.
А потом впервые за все время с тех пор, как их привели в Лабиринт, заключенные Семнадцатого начали испытывать скуку.
Дни шли за днями, но Кендрик не проводил их в молчаливом созерцании. Он принял решение: не ждать пассивно, пока станет известно, каковы намерения Зирацки в отношении него. Как отсюда убежать - он понятия не имел, но прецедент уже был.
Но время шло, и он думал, представится ли когда-нибудь возможность.
– Они нас не слышат.
– Ты точно знаешь?
Кендрик заметил, что задерживает дыхание.
Мак-Кован сдвинулся на краю койки Кендрика, поднял руку, чтобы дотронуться до собственного носа. Движение пальцев к лицу замедлилось, почти остановилось, и время замедлило свой ход для Кендрика - с его точки зрения. Все вокруг - поры на лице Мак-Кована, даже стук его сердца - внезапно и мощно остановилось.
А потом в мгновение ока все вернулось к норме.
– Точно. Послушай. Неужто не слышишь? Правда, красиво?
Кендрик прислушался изо всех сил, слыша бесконечные каскады струящейся вокруг энергии через строения Лабиринта. Иногда, когда он глядел на других выживших лаборокрысов - такую они сами себе кличку придумали - он не видел тел, видел более глубокий уровень: гудящие энергией сети, сет отчасти биологические, отчасти машинные, и каждая сводилась к инженерным схемам, начерченным рубиново-красным и полыхающе белым.
Зирацки и его люди явно сообразили, что что-то случилось. За эти несколько дней часто приходили охранники, снимали системы безопасности и камеры наблюдения, заменяя их новым оборудованием. Эти охранники казались еще грубее прежних, и автоматы всегда держали наготове.
Кендрик посмотрел на Бадди, на Мак-Кована, которые сидели рядом, поймал взгляд каждого из них, зная, что они думают о том же. Должен быть какой-то путь наружу, путь бегства.
Кендрик проснулся в панике: он ничего не видел. Попытался повернуть голову - это было невозможно. Что-то шершавое терлось о нос и щеки.
Он попытался поднять руку, но ощущение было, будто он на дне океана, где тысячи тонн воды давят на него сверху. И чья-то рука поймала его запястье и придавила вниз. Кто-то туго его привязывал.
В узкую щель между повязкой и переносицей стал пробиваться слабый свет - Кендрика куда-то везли на каталке. Слышен был скрип колес и постукивание их по твердому бетону, громко хлопали закрывающиеся за каталкой двери.
Тут до Кендрика вдруг дошло, что его вывезли через дверь Расчлененки. Душу наполнил ужас, и хотя он и открыл рот закричать, силы оставили его настолько, что удалось только едва слышно застонать, и стон пропал в гулком шуме коридора, по которому везли каталку.