Тяжкий груз

Кунцев Юрий

Сидя в четырех стенах без телескопов, часов и прочих устройств наблюдения за временем, бывший экипаж Ноль-Девять постепенно начинал понимать, что у них отобрали не только корабль, но и само время.

Сколько прошло с тех пор, как их заточили? Час? Неопределенность пугала, а течение времени, ушедшее куда-то в пространственное русло за пределами поля видимости, превращалось в пытку. Впереди предстояла борьба с непобедимым врагом, имя которому сон. Радэк не боялся ложиться спать, а скорее боялся проснуться и почувствовать себя безнадежно потерянным не только в пространстве, но и во времени. Он цеплялся за спущенную с языка мысль о том, что что-то

произойдет через две недели, но был полностью беспомощным в непосильной задаче засечь эти две недели. Все, что у него оставалось для замеров времени, это лишь стук своего сердца…

И хрупкий металлический звон, повторяющийся с раздражающе ровным ритмом, под который можно было играть на пианино.

— Эмиль, — окликнул Радэк своего коллегу. — Что ты делаешь?

Он заранее знал ответ. Звон тут же прекратился, и Эмиль облокотился на свой лежак.

— Стараюсь не сойти с ума.

— Сводя с ума других?

— Да. У меня страшно чешутся руки. Я не могу просто так бесцельно лежать на одном месте и ждать непонятно чего и непонятно когда. Я привык к работе, к дежурству по кухне, к обходу палубы и твоему ворчанию, а теперь всего этого нет, и я, кажется, скоро лопну от распирающей меня энергии.

— Отожмись несколько раз, — посоветовал Ленар.

— Мы все заперты в одной клетке, а человек — это социальное животное, — проигнорировал Эмиль данный совет. — Почему мы просто лежим тут, словно консервы в банке, и молчим?

— Потому что нет хороших новостей, которые были бы рады все обсудить, — вяло протянул Радэк.

— Вспомните памятку о нормах социальной деятельности в космосе. Нельзя избегать дневной нормы общения с другими людьми. Нельзя просто так лежать и ничего не делать. В общем-то нельзя делать ничего из того, чем мы с вами сейчас занимаемся.

— Мы сейчас вообще ничем не занимаемся. Просто ждем и экономим энергию.

— Для чего?

— Для момента, когда мы все же начнем сходить с ума и будем вынуждены завязать рот самому разговорчивому из нас.

— Я вынужден согласиться с Эмилем, — вступился Петре. — В нашем случае целое больше, чем сумма частей, а группа объединенных людей сильнее, чем группа разобщенных.

— Петре, — простонал Ленар. — Вы сейчас настолько правы, что у меня от вашей правоты уши заболели.

— Простите.

— Нет, я серьезно. Вы правы. Мы были в большинстве, но они дождались, пока мы разбредемся по разным уголкам корабля, чтобы без затруднений отловить нас всех по одному.

— В большинстве ли мы были? — задал Радэк вопрос, который не нуждался в ответе.

Он не хотел этого говорить, потому что никто не хотел этого слушать. Петре не был частью команды, потому что… Радэк сам для себя еще не решил, почему, но до сих пор был уверен, что выражение «мы все в одной лодке» к Петре имеет весьма косвенное отношение. Возможно, потому что Петре был корреспондентом, и его обязанностью было в любом конфликте сохранять нейтралитет. Слушать, записывать, наблюдать, но не вмешиваться. Иронично, что это правило никак не защитило его от локального космического переворота.

Чья же команда таким образом оставалась в большинстве? Ничья. Численного преимущества ни у кого не было. С одной стороны Ленар, Радэк, Эмиль и Ирма, а с другой — Илья, Аксель, Густав и еще один их неожиданный союзник, имя которого больно было даже вспоминать. Математически силы были равны, но элемент неожиданности и фактор летальности «инструментов» предрешили исход событий. Эта спасательная операция изначально

была обречена на самый крупный провал в истории спасательных операций.

— Я не хотел это говорить, — неуверенно озвучил Петре свой главный жизненный девиз, — но когда меня вели сюда, по пути я наткнулся на Вильму.

— Интересно… — соврал Радэк и не стал говорить о том, что с ним при переводе произошло тоже самое. — И что она делала?

— Ничего. Просто мне показалось, что вам интересно будет узнать, что она жива, здорова и, судя по всему, чувствует себя неплохо.

— Я тоже по пути сюда видел Вильму, — добавил Эмиль. — И я не знаю, что сказать по этому поводу.

Даже теперь, когда ситуация кажется безнадежнее некуда, все они продолжали ходить вокруг да около, страшась обсуждать Вильму так, будто их самые плохие слова тот час же материализуются, и Вильма обернется гигантским людоедом, откусывающим головы заплутавшим космонавтам. Когда Радэк увидел ее, стоящей без движения в коридоре, то ощутил разочарование, не поддающееся определению. Это было не самое сильное разочарование в его жизни, но определенно оно было самым необычным. Он ждал от Вильмы плохих поступков, хороших поступков или и вовсе бездействия, но то, что он увидел в том коридоре, почему-то не влезало ни в одну из категорий. Вильма второй раз в жизни смогла его удивить, а он даже не мог понять, чем именно.

— Вы недавно говорили, что Вильма предала нас, — напомнил Радэк. — Но вы так и не сказали, как вы это поняли.

— Боюсь, что это будет очень короткая и неинтересная история. Хотел бы я сделать ее длиннее и интереснее, но мне просто нечего сказать по этому поводу. — Петре сделал вдох перед своим коротким рассказом. — Опишу, как я все запомнил. Я услышал из комнаты отдыха что-то похожее на спор, и сразу узнал голоса… — Он прервался, о чем-то задумавшись. — Знаете, теперь мне кажется, что они в тот момент просто забыли о моем существовании. Они вели Ирму в комнату отдыха даже не подозревая, что я там нахожусь. В противном случае они бы, наверное, сначала навестили меня. Я ведь был самым удобным для отлова человеком на всем судне, уже сидел в комнате отдыха, готовый в любой момент быть пристегнутым к поручням. Это… как-то даже обидно что ли…

— Петре, вы слишком сильно отступили от своего короткого рассказа, — заметил Эмиль.

— Я подумал, что возникла какая-то ссора, и вышел им навстречу, — продолжил Петре. — Я ничего хорошего не ждал от гостей, и мне показалось, что я должен был вступиться за Ирму.

— Спасибо, — без эмоций поблагодарила его Ирма. — Вы, конечно, ничего не сделали, но мне все равно приятно.

— Не надо благодарить. Я сбежал, как последний трус, когда увидел в руке у Ильи «кадиевку».

— Страх дает всем живым существам эволюционное преимущество, — успокоил его Эмиль. — Вы знали, что ничего не могли сделать, и поступили самым разумным образом.

— И успокаивать меня тоже не надо. Мною двигал не разум, а самая настоящая паника. Я не осознавал, что делаю. Бежал, куда глаза глядели, пока не запер сам себя в отсеке криостаза… Хорошо, признаю, что разум немного помог мне вспомнить, как заблокировать отсек изнутри.

— Что было дальше? — спросил Ленар, начиная проявлять к рассказу признаки интереса.

— Дальше Илья громко и весьма настойчиво приказал мне открыть дверь. Сначала он пообещал, что не причинит мне вреда, а когда понял, что я не верю его обещаниям, начал стучать по двери чем-то металлическим… ну, вы понимаете.