Тяжкий груз

Кунцев Юрий

А затем его ладонь почувствовала смертоносный вес.

Оружие в тире делилось на две категории: лучевое и баллистическое. Лучевое не обладало отдачей, и его точность ограничивалась лишь способностями стрелка. Мишень для лучевого оружия представляла из себя окрашенную черным стальную пластину, на которую проецировался рисунок. Прицелившись в антропоморфные контуры оставалось лишь нажать на заветную кнопку, выполняющую функцию спускового крючка, и лучевой пучок с эфемерным вскриком пчелиного роя высвобождал сияющую чистотой металла точку из-под испарившейся краски. Петре ни разу до этого не стрелял из настоящего оружия, и все же он был от части разочарован. Лучевой пистолет в его руках не был боевым, ведь его спектр излучения был безопасен для человеческой кожи, а процессом очищения металла от краски можно было полюбоваться и во многих

других местах. Это была игрушка, а не оружие. Из баллистического пистолета стрелять было интереснее. В ответ на каждый спуск указательным пальцем он пытался вырваться из руки, словно живой, а снаряды, что он выплевывал, жили своей собственной эфемерной жизнью. Пули не прожигали краску, а рвали бумажную мишень, и весь процесс казался более физическим, приземленным и осязаемым. Петре продолжал опустошать обойму и чувствовал, что это именно он вырывает куски из мишени с расстояния двенадцати метров, не касаясь ее. Он ощутил, как в нем взыграла жажда деструктивизма, и наслаждался примитивным физическим удовольствием до тех пор, пока его руки не начали просить о пощаде. Проснувшись на следующее утро, он открыл глаза и заметил, что вместе с ним проснулись желание еще раз сходить в тир и вдохновение. Он протрезвел, хотя так и не выпил ни капли спиртного. Через неделю он начал обходить криминальных психологов, а через две недели вышла статья о влиянии боевого оружия на человеческое поведение.

Всякий инструмент безмолвно молит, чтобы им воспользовались, и подчас даже самый психически здоровый человек слышит его мольбы. Ответит ли он на них — уже другой вопрос.

— Странно… — протянул Эмиль, дослушав рассказ до конца. — Почему-то до этого момента я и не задумывался, откуда производственный корреспондент имеет такие познания об оружии. А вы сейчас, получается, ответили на мой вопрос раньше, чем я его задал.

С тех пор, как их заточили в отсеке для отходов, прошло два дня. Как они об этом узнали? Очень просто. Были три события, которые повторялись в точно назначенное время: завтрак, обед и ужин. С тех пор, как их закрыли под замок, прошло два обеда, один завтрак и один ужин. Раньше мысль о том, что время начнет измеряться в еде, показалась бы им забавной, но теперь это была единственная радость для умов и желудков. Пища подавалась на подносе со столовыми приборами, и на ее прием отводилось где-то около часа. Затем один из надзирателей возвращался, принимал поднос с грязной посудой, пересчитывал приборы и грозил голодовкой в случае, если он не досчитается хотя бы одной ложки. Было сложно представить, какую опасность могла представлять собой ложка, но новые хозяева судна явно что-то об этом знали. Возможно, они боялись, что при помощи времени и некоторых усилий ложку можно превратить в режущий инструмент, но даже в этом случае заключенные не могли придумать, что делать с этим инструментом дальше, и покорно возвращали все предметы обратно.

Их тюремная еда совсем не казалась тюремной. Эмиль несколько раз жаловался на перебор со специями, но на этом претензии к качеству питания заканчивались. На какое-то мгновение могло показаться, что надзиратели проявляют заботу о заключенных, но после очередных трех часов мучительной бессонницы от безделья и света вечно горящих потолочных светильников невыносимость подобного существования снова становилась невыносимой. Они чувствовали, как над ними начала нависать угроза гиподинамии. Она не так страшна для тех, кто всю жизнь провел за сидячей работой, и очень страшна для человека, который обменял много пота, времени и сил на физическое здоровье. Что можно было делать в камере без спортивных снарядов? Отжимания, приседания и еще много разного, но тут перед заключенными встала дилемма: сохранить свое тело в тонусе или в гигиене? В отсутствие душа желание потеть заметно угасало. Нельзя сказать, что это было самое страшное, с чем мог столкнуться рядовой космонавт в плену у космических пиратов, но это была еще одна капля в чашу терпения, в которой уже заканчивался свободный объем.

А затем Петре рассказал о том, как у человека с оружием в руке почти неизбежно возникает зуд в указательном пальце, и его слушатели единодушно пришли к выводу, что в принципе все не так уж и плохо.

— У меня в юности было оружие, — признался Ленар и, увидев обращенные к нему взгляды, наполненные вопросами, добавил, — это был лук.

Большинстве повисших в воздухе вопросов тут же растворились, не успев обратиться в звуки.

Его экипаж уже слышал эту историю. Но один человек не относился к его экипажу.

— Лук со стрелами? — уточнил Петре.

— Да, мне его дядя сделал, и этот лук из палки с тетивой оказался достаточно качественным для кустарной поделки, чтобы вколотить стрелу со стальным наконечником на пару сантиметров в сухую древесину. Каждый раз, когда я брал его в руки, я действительно чувствовал то, о чем вы мне рассказываете. Помню, я мечтал, что однажды этот лук поможет мне приготовить жаркое из зайчатины. Но ни одному зайцу я так и не нанес вреда.

— Пожалели?

— Нет, конечно, за кого вы меня принимаете? — оскорбился Ленар, всплеснув руками. — Просто не так-то просто выследить зайца, приблизиться к нему и попасть из лука. Знаете поговорку про погоню за двумя зайцами? Так вот, это абсолютная ерунда. Не важно, скольких зайцев вы преследуете, в честной гонке на пересеченной местности вы эту тварь все равно не поймаете. Но для меня это было даже и к лучшему: в те года экосистема Дискордии все еще была в процессе формирования, и каждый дикий заяц был под защитой колониальной администрации. Если бы мне удалось пристрелить хоть одного, и кто-нибудь бы об этом узнал, в лучшем случае я бы получил тюремный срок, а худшем — ремня от родителей. Вы зря сейчас улыбаетесь, ремни у нас делали такими качественными, что мой дед донашивал ремень моего прапрадеда, так что меры наказания сводились к выбору — сидеть или не сидеть, и этот выбор принадлежал совсем не мне.

Последние слова Ленар не произносил, а скорее выкрикивал, чтобы пробиться сквозь стену заливного хохота, сочащегося из Петре так, словно рассказы о ремнях паразитами проникли в него через уши и в данный момент щекотали его изнутри в надежде разорвать легкие пульсирующими спазмами. Приступ агонии согнул корреспондента пополам, а затем скрутил его в положение эмбриона, и на какое-то время Ленар, растерянно глядя на его конвульсирующую оболочку, метался между мыслями, что корреспонденту и правда стало плохо и опасениями, что Петре не выдержал принудительного заключения и наконец-то рехнулся.

— Петре, — опасливо позвала его Ирма, положив руку на его пульсирующее плечо. — С вами все в порядке?

— Да! — с хрипом выкрикнул он, стирая слезы с лица, и судороги начали отступать. — Я просто… Я просто только что понял, как смешно это выглядит, когда капитан межзвездного судна рассказывает о своих криминальных наклонностях человеку, который должен поведать о нем всей галактике!

— А мне плевать, мой контракт уже истек, — равнодушно бросил Ленар. — Рассказывайте обо мне что хотите, я вам только «спасибо» скажу.

— Стрельба по зайцам из лука — это ерунда, — усмехнулся Эмиль. — Бывали на этом корабле и более сомнительные затеи.

— Сомнительнее той, что сейчас творится?

— Нет, на этот раз наш Ноль-Девять покинул пределы шкалы бардакометра. Петре, расскажите-ка мне об этой вашей «кадиевке».

Когда остатки улыбки рассыпались в хлопья и опали в небытие, лицо корреспондента начало рассказывать о загадочном оружии раньше, чем в нем прорезался голос. Не нужно было быть экспертом, чтобы увидеть, как он боится этого оружия. Это можно было понять про его слегка расширившимся зрачкам, слегка побледневшему лицу и, наконец, по фразе:

— Это очень страшное оружие.

— Мне очень интересно узнать, насколько именно оно страшное.

— Мне тоже, — поддержал Радэк. — Любопытно узнать, какой в случае стрельбы побочный ущерб нужно ожидать.

— Никакого, — отрезал Петре. — Знаете, почему его называют космическим пистолетом? Потому что он создавался специально для условий космоса. Умеет стрелять одинаково хорошо в условиях вакуума и атмосферы, рукоять позволяет использовать его даже в перчатке скафандра. У него электрический спуск и минимальная отдача, поэтому он может сгодиться даже в условиях невесомости.

— Я уже видел подобный, — вспомнил Радэк. — Только тот не годился для использования в скафандре. На нем был биометрический предохранитель, считывающий рисунок ладони.

— На этой модели такого предохранителя точно нет, — вставил Эмиль серьезным тоном. — Я это точно знаю.

— И технически это ракетница, — продолжил Петре. — Ее снаряды — это ракеты, внутри которых сжатый инертный газ, дающий реактивный толчок после того, как электрический разряд прожигает мембрану. Ракета набирает скорость не сразу, поэтому стрельба в упор считается относительно безопасной.