Тюрьма
Шрифт:
Лулу — Луиза Биран, их кухарка, жена садовника.
— Вы газету сегодня читали?
— Нет еще, но тут приходили соседи…
И у нее тоже голос был совсем не такой, как обычно.
— Вы не всему верьте, что станут говорить люди и что будет в газетах. Точно еще ничего не известно. Как Патрик?
Сыну было пять лет.
— Все в порядке.
— Примите меры, чтобы до него ничего не дошло.
— Сделаю все, что от меня зависит.
— А как вы там вообще? — прибавил он из вежливости.
— Вообще — ничего.
— Будьте так любезны, мадам Мартен, приготовьте мне еще чашечку.
— Да, сейчас вам лишняя чашка кофе не помешает.
— Я вчера поздно лег.
— Оно и видно: вся квартира вверх дном.
Он пошел чистить зубы, открыл краны, намереваясь принять ванну, но передумал и встал под холодный душ. Он не знал, чем заняться, куда себя деть. Обычно его утро подчинялось определенному ритму, движения были четкими, целеустремленными. А тут он забыл включить радио, а когда вспомнил, то так и не решился это сделать, боясь услышать свое имя и имена своих близких.
В памяти его возник похожий на тоннель длинный коридор, в конце которого он вручил полицейскому чемодан для Мур-мур. Она тоже, должно быть, уже встала. Их, наверно, будят очень рано, часов в шесть?
— Ваш кофе на столе.
— Спасибо.
Он сел за стол прямо в купальном халате и, решившись наконец взять газеты, прочитал на первой странице:
Молодая журналистка-убийца своей сестры.
А пониже более мелким шрифтом было напечатано:
Драма на почве ревности?
Тут же была помещена плохая фотография Мур-мур: прикрыв лицо руками, его жена пересекает двор уголовной полиции.
У Алена не хватило мужества ни прочитать репортаж, ни просмотреть другие утренние газеты. Он не выспался. По утрам он всегда сразу ехал на улицу Мариньяно, чтобы прийти в редакцию одним из первых и просмотреть почту.
Сегодня на улицу Мариньяно не хотелось. Ему вообще ничего не хотелось. Он подумал, не лечь ли ему и не поспать ли еще немного. Несмотря на враждебность мадам Мартен, ее присутствие действовало на него успокаивающе.
Он, кажется, что-то забыл? Ален знал, что день предстоит тяжелый, предельно загруженный, но не в силах был стряхнуть с себя оцепенение. В голове был сплошной туман.
Ах да, вспомнил — адвокат! Лучше других он знал адвоката, который занимался делами его еженедельника. Он же консультировал Алена, когда тот начал выпускать пластинки. Звали его Эльбиг, Виктор Эльбиг. Кто он по национальности, определить было трудно. Говорил он с акцентом, который можно было принять в такой же мере за чешский, как за венгерский или польский.
Занятый маленький человечек неопределенного возраста, толстенький, сияющий, в огромных, похожих на лупы очках, с ярко-рыжими волосами.
Жил он одиноко в квартире на улице Школ, среди невероятного беспорядка, что не мешало ему быть одним из известнейших адвокатов по гражданским делам.
— Алло! Виктор?.. Я тебя не разбудил?
— Что ты! Разве ты забыл, что день у меня начинается с шести утра? Я уже знаю, о чем ты меня сейчас попросишь.
— Видел газеты?
— Во всяком случае, достаточно осведомлен, чтобы посоветовать тебе обратиться к Рабю.
Филипп Рабю был адвокатом, успешно выступавшим в самых нашумевших процессах за последние двадцать лет.
— Тебе не кажется, что тем самым ты заранее признаешь дело трудным?
— Но ведь твоя жена убила свою сестру, так?
— Да.
— Она этого не отрицает?
— Она созналась.
— Как она мотивирует свой поступок?
— Никак.
— Это уже лучше.
— Почему?
— Потому что Рабю продиктует ей линию поведения. А как это отзовется на тебе?
— Что ты имеешь в виду?
— Быть может, читателям твоего еженедельника не очень придется по душе роль, которую ты играл в этом деле.
— Никакой роли я не играл.
— Это правда?
— Думаю, что правда. Вот уже скоро год, как я не прикасался к ее сестре.
— Тогда звони Рабю. Ты с ним знаком?
— Довольно хорошо.
— Желаю удачи.
Филипп Рабю живет на бульваре Сен-Жермен. Ален часто встречался с ним на премьерах, ужинах и коктейлях. Итак, номер его телефона…
Четкий, даже резкий женский голос:
— Кабинет адвоката Рабю.
— Говорит Ален Пуато.
— Подождите, пожалуйста, минутку. Сейчас посмотрю.
Он терпеливо ждал. Квартира на бульваре Сен-Жермен была огромной. Однажды он по какому-то торжественному случаю попал туда на прием. Видимо, адвокат сегодня еще не заходил к себе в кабинет.
— Рабю слушает. Я в общем-то ждал вашего звонка.
— Я сразу подумал о вас, чуть было даже не позвонил вчера вечером, но не осмелился вас побеспокоить.
— Я выступал вчера с защитой в Бордо и вернулся очень поздно. Ваше дело представляется мне не слишком сложным. Я только удивлен, каким образом мог такой человек, как вы, влипнуть в подобную историю. Она наделает шуму, и тут уж ничего не попишешь. Вы не знаете, ваша жена уже дала какие-нибудь показания?
— Судя по словам комиссара Руманя, она только призналась в убийстве, но на другие вопросы отвечать отказалась.
— Для начала неплохо. А муж?
— Вы его знаете?
— Встречался.
— Бланше утверждает, что для него это полная неожиданность. Он провел часть минувшей ночи у меня.
— Он питает к вам неприязнь?
— Если и питал, то забыл об этом. Бланше сам не знает, на каком он свете. Я тоже.
— В таком деле, старина, нелегко будет затушевать неблаговидность вашей роли.