У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
— О, это там, у Лоттермозера. Они меня спросили — для кого, и я сказала, что это один француз, художник и так далее. Они угадали?
— Угадали, еще бы.
— Ой, как я рада! Сейчас иду, Херардо, сейчас иду. Много ты работал на Севере?
Жерар сунул руки в карманы.
— Н-нет, шери, — сказал он равнодушным голосом. — Я там вообще не работал… Так, просто поездил, посмотрел…
На другой день с утра Беба уехала в столицу за покупками — нужно было готовиться к празднику. Договорились, что Жерар отгонит джип и встретится с нею вечером, чтобы вернуться вместе.
— Только смотри, вести буду я, — сказала она, усаживаясь в машину. — Увидишь,
Садовник перед гаражом окатывал джип из шланга. Сильная струя с гулом била в железную обшивку, смывая куски присохшей грязи, и дробилась на солнце в радужную водяную пыль.
— Да бросьте вы его, дон Луис, — сказал Жерар. — Охота вам возиться, в самом деле…
— Уже все, — ответил тот. — Не люблю вида грязной машины.
Окатив еще раз ветровое стекло и сиденья, он бросил шланг и, войдя в гараж, перекрыл воду.
— Так говорите, Север вам не понравился, — сказал он, укладывая резиновую кишку аккуратной бухтой.
— М-да, уж этот ваш Север… — Жерар покачал головой. — Вернее, нужно сказать: «Уж это ваше правительство…»
Вытерев руки ветошью, дон Луис подошел к верстаку, по которому были аккуратно разложены детали разобранной ручной мотокосилки. Жерар присел на ящик с инструментом, взял с верстака нож и дощечку и принялся машинальными движениями ее обстругивать.
— «Нашим» его можно назвать лишь весьма условно, — отозвался дон Луис, поднося к глазам маленькую шестеренку. — Будь оно нашим…
Он пожал плечами и стал протирать шестеренку смоченной в керосине тряпкой.
— Все-таки, — сказал Жерар, — я в ваших аргентинских делах чего-то не понимаю. Послушать одних — Перон чуть ли не коммунист: предпринимателей прижимает, законы о труде провел, о защите интересов рабочих говорит в каждой своей речи… С другой стороны, многие из моих знакомых считают его фашистом, поскольку он провозгласил себя «лидером нации», разогнал партии, оставив только свою собственную, задавил гласную оппозицию… Словом, в этом плане ведет себя вполне по-гитлеровски. Картина и в самом деле противоречивая. Во всяком случае, то, что я видел на Севере, с разговорами о защите интересов простого народа как-то не согласуется…
— Перон, — усмехнулся дон Луис. — Перон, видите ли, это чертовски хитрая бестия. В начале своей карьеры, когда он вошел в правительство Фарреля секретарем труда и общественного обеспечения и начал создавать профсоюзы, он играл несомненно прогрессивную роль. Может быть, сам того не желая. Настолько прогрессивную, что даже приобрел популярность среди рабочих. Когда правительство испугалось и посадило его в тюрьму — кто его освободил? Рабочие! Весь рабочий Буэнос-Айрес вышел тогда на улицы, требуя его освобождения. Так что к власти он пришел буквально на плечах рабочего класса. Вы сами понимаете, это дало ему такой политический капитал, что вот уже десятый год он живет, так сказать, на проценты с этого капитала. Ну и, естественно, вначале он заботился об увеличении своего актива, провел целый ряд законов, кое в чем прижал предпринимателей, пообещал даже аграрную реформу… А потом уж проявил себя во всей красе — когда почувствовал, что президентское кресло под ним не шатается. Да и потом учтите, что покойная сеньора тоже была умной женщиной, с большим политическим чутьем. Как-никак, а народ до сих пор называет ее «наша Эвита»… При ней все же сохранялась еще хоть видимость приличий…
Дон Луис, тщательно вытерев руки, закурил свою неизменную «аванти». Жерар продолжал сидеть молча,
— Ну а насчет того, можно ли назвать его фашистом, — продолжал дон Луис, — то обратите внимание на такой факт: думаете, случайно к нам переселилось в сорок пятом году столько военных преступников? Витторио Муссолини живет у нас, Анте Павелич — у нас, — дон Луис начал загибать пальцы, — доктор Скорца, «великий секретарь» итальянской фашистской партии, даже журнал свой здесь издает — может, видели в киосках, «Социальная динамика»… Фамилию-то он, понятно, переменил, теперь его зовут Сиртори. Рудель, первый нацистский ас, заведует отделом лётных испытаний на авиационном заводе ИАМЕ в Кордове, там он и книгу свою издал на испанском языке — «2500 боевых вылетов против большевизма», можете купить в любом магазине. Э, да что там, всех разве перечислишь! И это, повторяю, не случайно — они очень хорошо знали, куда и к кому бежать. Перон только потому не превратился еще в стопроцентного диктатора-фашиста, что ему просто не хватает для этого силенок…
Прибежала донья Мария — в кухне случилось что-то с водопроводом. Дон Луис собрал в сумку инструменты и ушел. Жерар сидел в прохладном гараже, строгал дощечку, слушал монотонное гудение насоса за стеной и думал, думал, думал…
Бетонная площадка перед гаражом была залита солнцем, вокруг джипа быстро просыхали сверкающие лужицы. В саду возбужденно лаял Макбет — с теми визгливыми интонациями, которые появляются у молодой собаки, когда она с кем-то играет и уже начинает раздражаться. Жерар вдруг с необычайной и необъяснимой ясностью понял, что все это — и солнце, и шевелящиеся блики на дорожках, и оттенки листвы, — все это скоро не будет иметь для него никакого значения. Или вообще перестанет существовать. Неизвестно, как это все получится, но и продолжаться дальше так не может.
Все, все вокруг него сплелось в какой-то проклятый мертвый узел. Искусство для него умерло (или он умер для искусства, это уж просто жонглирование словами), в личной его жизни тоже приближается какая-то развязка. Какая? Кто может это знать… И не все ли равно! Развязка прийти должна, — это единственное, что он знает. С Элен ведь нужно что-то решать, что-то делать, ты же не можешь обращаться с живым человеком, как с куклой… Черт возьми, если бы она была другой, если бы она сама за время его отсутствия как-то заинтересовалась этим Ларральде…
Неожиданно ему пришла в голову одна мысль — слишком, пожалуй, смелая, но… Выйдя в сад, он долго бродил по дорожкам, курил, задумчиво насвистывая. Да, прежде всего нужно было познакомиться поближе с самим Ларральде. Начинать нужно с этого. Именно с этого. Он обдумывал свою новую идею, стараясь предугадать все возможные варианты, как шахматист, обдумывающий партию. За этими мыслями незаметно пролетело время. Пообедав в одиночестве, он переоделся и уехал в город.
Бебу он нашел в назначенное время и в назначенном месте — синий седан стоял на спуске возле Каванага.
— Ола, — сказала Беба, увидев мужа, и открыла дверцу. — Видишь, я уже здесь! Забирайся.
— Нет уж, поменяемся местами, — заявил Жерар, бросив пиджак на заднее сиденье, заваленное разноцветными пакетами и коробками. — В городе лучше не рисковать, шери, потом я тебя снова пущу за руль…
Беба нехотя уступила ему место. Жерар сел за руль и отпустил ручной тормоз, машина бесшумно тронулась и покатилась вниз, к вокзалу Ретиро. Включившись, мягко зашелестел мотор.
— Ты собиралась еще куда-нибудь или прямо домой?