У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
— О, это там, у Лоттермозера. Они меня спросили — для кого, и я сказала, что это один француз, художник и так далее. Они угадали?
— Угадали, еще бы.
— Ой, как я рада! Сейчас иду, Херардо, сейчас иду. Много ты работал на Севере?
Жерар сунул руки в карманы.
— Н-нет, шери, — сказал он равнодушным голосом. — Я там вообще не работал… Так, просто поездил, посмотрел…
На другой день с утра Беба уехала в столицу за покупками — нужно было готовиться к празднику. Договорились, что Жерар отгонит джип и встретится с нею вечером, чтобы вернуться вместе.
— Только смотри, вести буду я, — сказала она, усаживаясь в машину. — Увидишь, как у меня теперь получается. Так, значит, ровно в шесть, возле отеля «Пласа»…
Садовник перед гаражом окатывал джип из шланга. Сильная струя с гулом била в железную обшивку, смывая куски присохшей грязи, и дробилась на солнце в радужную водяную пыль.
— Да бросьте вы его, дон Луис, — сказал Жерар. — Охота вам возиться, в самом деле…
— Уже все, — ответил тот. — Не люблю вида грязной машины.
Окатив еще раз ветровое стекло и сиденья, он бросил шланг и, войдя в гараж, перекрыл воду.
— Так говорите, Север вам не понравился, — сказал он, укладывая резиновую кишку аккуратной бухтой.
— М-да, уж этот ваш Север… — Жерар покачал головой. — Вернее, нужно сказать: «Уж это ваше правительство…»
Вытерев руки ветошью, дон Луис подошел к верстаку, по которому были аккуратно разложены детали разобранной ручной мотокосилки. Жерар присел на ящик с инструментом, взял с верстака нож и дощечку и принялся машинальными движениями ее обстругивать.
— «Нашим» его можно назвать лишь весьма условно, — отозвался дон Луис, поднося к глазам маленькую шестеренку. — Будь оно нашим…
Он пожал плечами и стал протирать шестеренку смоченной в керосине тряпкой.
— Все-таки, — сказал Жерар, — я в ваших аргентинских делах чего-то не понимаю. Послушать одних — Перон чуть ли не коммунист: предпринимателей прижимает, законы о труде провел, о защите интересов рабочих говорит в каждой своей речи… С другой стороны, многие из моих знакомых считают его фашистом, поскольку он провозгласил себя «лидером нации», разогнал партии, оставив только свою собственную, задавил гласную оппозицию… Словом, в этом плане ведет себя вполне по-гитлеровски. Картина и в самом деле противоречивая. Во всяком случае, то, что я видел на Севере, с разговорами о защите интересов простого народа как-то не согласуется…
— Перон, — усмехнулся дон Луис. — Перон, видите ли, это чертовски хитрая бестия. В начале своей карьеры, когда он вошел в правительство Фарреля секретарем труда и общественного обеспечения и начал создавать профсоюзы, он играл несомненно прогрессивную роль. Может быть, сам того не желая. Настолько прогрессивную, что даже приобрел популярность среди рабочих. Когда правительство испугалось и посадило его в тюрьму — кто его освободил? Рабочие! Весь рабочий Буэнос-Айрес вышел тогда на улицы, требуя его освобождения. Так что к власти он пришел буквально на плечах рабочего класса. Вы сами понимаете, это дало ему такой политический капитал, что вот уже десятый год он живет, так сказать, на проценты с этого капитала. Ну и, естественно, вначале он заботился об увеличении своего актива, провел целый ряд законов, кое в чем прижал предпринимателей, пообещал даже аграрную реформу… А потом уж проявил себя во всей красе — когда почувствовал, что президентское кресло под ним не шатается. Да и потом учтите, что покойная сеньора тоже была умной женщиной, с большим политическим чутьем. Как-никак, а народ до сих пор называет ее «наша Эвита»… При ней все же сохранялась еще хоть видимость приличий…
Дон Луис, тщательно вытерев руки, закурил свою неизменную «аванти». Жерар продолжал сидеть молча, строгая дощечку.
— Ну а насчет того, можно ли назвать его фашистом, — продолжал дон Луис, — то обратите внимание на такой факт: думаете, случайно к нам переселилось в сорок пятом году столько военных преступников? Витторио Муссолини живет у нас, Анте Павелич — у нас, — дон Луис начал загибать пальцы, — доктор Скорца, «великий секретарь» итальянской фашистской партии, даже журнал свой здесь издает — может, видели в киосках, «Социальная динамика»… Фамилию-то он, понятно, переменил, теперь его зовут Сиртори. Рудель, первый нацистский ас, заведует отделом лётных испытаний на авиационном заводе ИАМЕ в Кордове, там он и книгу свою издал на испанском языке — «2500 боевых вылетов против большевизма», можете купить в любом магазине. Э, да что там, всех разве перечислишь! И это, повторяю, не случайно — они очень хорошо знали, куда и к кому бежать. Перон только потому не превратился еще в стопроцентного диктатора-фашиста, что ему просто не хватает для этого силенок…
Прибежала донья Мария — в кухне случилось что-то с водопроводом. Дон Луис собрал в сумку инструменты и ушел. Жерар сидел в прохладном гараже, строгал дощечку, слушал монотонное гудение насоса за стеной и думал, думал, думал…
Бетонная площадка перед гаражом была залита солнцем, вокруг джипа быстро просыхали сверкающие лужицы. В саду возбужденно лаял Макбет — с теми визгливыми интонациями, которые появляются у молодой собаки, когда она с кем-то играет и уже начинает раздражаться. Жерар вдруг с необычайной и необъяснимой ясностью понял, что все это — и солнце, и шевелящиеся блики на дорожках, и оттенки листвы, — все это скоро не будет иметь для него никакого значения. Или вообще перестанет существовать. Неизвестно, как это все получится, но и продолжаться дальше так не может.
Все, все вокруг него сплелось в какой-то проклятый мертвый узел. Искусство для него умерло (или он умер для искусства, это уж просто жонглирование словами), в личной его жизни тоже приближается какая-то развязка. Какая? Кто может это знать… И не все ли равно! Развязка прийти должна, — это единственное, что он знает. С Элен ведь нужно что-то решать, что-то делать, ты же не можешь обращаться с живым человеком, как с куклой… Черт возьми, если бы она была другой, если бы она сама за время его отсутствия как-то заинтересовалась этим Ларральде…
Неожиданно ему пришла в голову одна мысль — слишком, пожалуй, смелая, но… Выйдя в сад, он долго бродил по дорожкам, курил, задумчиво насвистывая. Да, прежде всего нужно было познакомиться поближе с самим Ларральде. Начинать нужно с этого. Именно с этого. Он обдумывал свою новую идею, стараясь предугадать все возможные варианты, как шахматист, обдумывающий партию. За этими мыслями незаметно пролетело время. Пообедав в одиночестве, он переоделся и уехал в город.
Бебу он нашел в назначенное время и в назначенном месте — синий седан стоял на спуске возле Каванага.
— Ола, — сказала Беба, увидев мужа, и открыла дверцу. — Видишь, я уже здесь! Забирайся.
— Нет уж, поменяемся местами, — заявил Жерар, бросив пиджак на заднее сиденье, заваленное разноцветными пакетами и коробками. — В городе лучше не рисковать, шери, потом я тебя снова пущу за руль…
Беба нехотя уступила ему место. Жерар сел за руль и отпустил ручной тормоз, машина бесшумно тронулась и покатилась вниз, к вокзалу Ретиро. Включившись, мягко зашелестел мотор.
— Ты собиралась еще куда-нибудь или прямо домой?