У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
Мысль о том, что между ними нет взаимной любви, не покидавшая Бебу даже в моменты близости, в конце концов измучила ее настолько, что она начала желать любого исхода, любого, какого бы то ни было. Уйти она не могла — для этого она была слишком аргентинкой: аргентинская женщина может бросить мужа ради любимого, но никогда не бросит любимого из-за обиды, из чувства оскорбленной гордости. Беба знала, что не расстанется с Херардо, но и продолжать эти пронизанные ложью отношения становилось с каждым днем все тяжелее.
Поэтому
Поеду, решила Беба, дочитав письмо. Обязательно поеду и пробуду как можно дольше. Впрочем нет. Сначала она скажет Херардо о полученном приглашении; если он начнет протестовать, то поездка не состоится…
Она долго не решалась начать разговор о письме. Вспомнил о нем сам Херардо — на следующее утро, за завтраком.
— Что это за конверт я видел вечером у тебя в комнате? — спросил он, скармливая Макбету поджаренный ломтик хлеба. — Какой-то необычный, с желто-зеленой каймой. Что-нибудь новое?
— О, это от Линды, из Рио, — небрежным почему-то тоном отозвалась Беба. — Помнишь, я тебе про нее говорила?.. Мы с ней когда-то жили вместе.
Она придвинула к себе вазочку со своим любимым апельсиновым джемом и стала аккуратно размазывать его поверх масла.
— Сейчас она там неплохо устроилась. Кстати, Херардо, она знаешь что пишет? Иди-ка сюда, Макбет, я дам тебе сахару…
— Не стоит, шери, ему сахар вреден. Так что пишет твоя Линда?
— Налить тебе еще кофе? Она хочет, чтобы я приехала к ней погостить на все лето… В Рио устраивают эти знаменитые карнавалы, интересно бы увидеть. И я вот теперь не знаю…
— Поезжай, — кивнул Жерар, протягивая ей чашку. — Рио-де-Жанейро — это стоит поглядеть, еще бы. Поезжай, потом мне расскажешь… Смотри, у тебя джем стекает на стол.
— Что? А-а, джем… Так ты не против, Херардо?
— Конечно, нет, шери, тебе ведь эта поездка доставит удовольствие.
— Вот и хорошо. Я только не знаю, получу ли сертификат благонадежности, без него мне не дадут паспорт. Сейчас это трудно, я слышала.
Жерар схватил подошедшего к нему Макбета за морду. Самолюбивый пес, обиженный такой фамильярностью, скосил на хозяина округлившиеся глаза и утробно зарычал от негодования, не скалясь и едва приоткрывая пасть.
— Ваша знаменитая «buena conducta»? — посмеялся Жерар. — Пари, ты будешь иметь ее через двадцать четыре часа, а еще через неделю — паспорт с бразильской визой. Как думаешь ехать — морем, конечно?
— Я лучше полечу, я никогда еще не летала, — задумчиво
— Лучше бы плыть, куда приятнее и безопаснее. Отсюда до Рио всего неделя плавания, даже с заходами в Монтевидео и Сантос. Куда тебе спешить?
— Нет, я полечу, — с неожиданным упрямством в голосе повторила она.
— Пожалуйста, я не настаиваю, — примирительно сказал Жерар. — Ты завтра собиралась к парикмахеру? Вот как раз подадим в полицию заявление насчет сертификата и кстати заедем в Браниф или Панагра, закажем билет…
Как он и предсказывал, все документы были оформлены в течение одной недели. Утром восьмого февраля Жерар отвез жену в аэропорт Пистарини. Самолет уходил в десять часов, и они еще успели позавтракать в ресторане, стеклянная стена которого открывала вид на огромное зеленое поле, расчерченное бетонными взлетно-посадочными полосами. Жерар заказал шампанского. Когда они чокнулись, Беба вдруг заморгала и, низко опустив голову, быстро поставила нетронутый бокал.
— Что, шери? — ласково спросил Жерар, положив руку на ее пальцы. — Ну не нужно, зачем же плакать, можно подумать, ты улетаешь на Луну. Давай выпьем, — в дорогу нужно выпить…
Беба смахнула с ресниц слезы и, подняв голову, жалко улыбнулась. Под высоким потолком равнодушно закаркал громкоговоритель:
— Внимание, самолет линии Браниф, рейс номер два-восемь-ноль, Буэнос-Айрес — Рио-де-Жанейро — Белем — Хабана — Майами — Нуэва-Йорк, отправление через тридцать минут, господ пассажиров просят пройти в зал контроля паспортов. Attention, please…
— Идем, Херардо? — дрогнувшим голосом спросила Беба.
— Успеем, шери, времени еще много, куда спешить. Проверь, все ли бумаги с тобой…
Беба опустила голову, роясь в сумочке. Так же равнодушно продолжал каркать громкоговоритель, повторяя по-английски: «…flight number two-eight-zero…» Жерар торопливо налил себе еще бокал и с жадностью выпил.
«Что ты делаешь? — кричал в нем внутренний голос. — Ведь ты же видишь, в каком она состоянии, — она, единственное близкое тебе существо, единственная женщина, которая тебя любит! Ведь ты же отлично понимаешь, почему она уезжает, неужели ты и сейчас не найдешь для нее простого и искреннего человеческого тепла?»
«Attention, s’il vous plait, l’avion de la ligne Braniff…» — опять заговорило радио.
Беба подняла голову.
— Тебе приятно слышать французский, правда, Херардо?
— Да… Послушай, шери… — Он протянул руку через столик и сжал ее пальцы. — Моя маленькая, я не хочу, чтобы мы расстались в таком настроении. Не нужно, paloma mia, все это вовсе не так, как тебе кажется, — тихо говорил он. — Я перед тобой виноват, не думай, что я этого не понимаю… Просто у меня было такое состояние, что… Теперь у нас все будет иначе, вот увидишь.