У каждого свой путь.Тетралогия
Шрифт:
— Марин, а тебе не страшно? Снова к фанатикам…
Степанова искоса поглядела на генерала:
— Евгений Владиславович, ну что вы за меня переживаете? Первый раз, что ли? Чему быть, того не миновать. Я ведь не одна буду.
— Но это скрипач… Ты же понимаешь, что он не то, что стрелять, пистолет в руках держать не умеет! Прикрыть тебя он не сможет! Фактически ты в одиночестве будешь.
Степанова усмехнулась:
— Главное, чтобы роль, как надо, сыграл! С остальным я сама справлюсь.
Скрипача звали Вадим Николаевич Полонский. Марина вспомнила, что несколько раз видела в Москве афиши с этим именем. Его жену звали Маргарита Игнатьевна. Оба были не первой молодости, но взаимная любовь бросилась в глаза Марины в первые же минуты. Она вздохнула, вспомнив о Косте. Каждый взгляд, каждый жест музыкантов был наполнен смыслом, понятным лишь им. Бредин присутствовал при разговоре, хотя и не вмешивался. Они заранее договорились со Степановой, что говорить, а чего не стоит сообщать. Фактически они ничего не скрыли от семейной четы. Полонский заколебался и собирался отказаться. Его жена посмотрела на Марину, потом на мужа и твердо сказала:
— Вадим, мы не имеем права отказаться. Я все прекрасно понимаю, но если мы откажемся, я не смогу жить, зная, что повинна в смерти невинных людей. Марина Ивановна не скрыла от нас, чего потребует от тебя эта роль. Я все понимаю. Я очень люблю тебя, но никогда, клянусь, не напомню, даже в мыслях, о связи с чужой женщиной. Ведь это всего лишь роль. Я знаю и верю, что ты любишь только меня. Ты не можешь отказаться, ведь я люблю тебя…
Генерал отвернулся. Он вдруг подумал о жене и понял, что Тамара в данной ситуации сказала бы ему те же слова. По спине Бредина пробежал мороз, а в горле застрял комок. Скрипач не сводил глаз с жены. Потом повернулся к генералу и кивнул:
— Я согласен. Раз от похожего на меня человека зависит жизнь людей, я пойду на этот шаг. Объясните, что мне делать…
В целях безопасности Маргарита Игнатьевна взяла отпуск за свой счет, якобы по болезни матери и уехала в Орел, на родину. За сутки Полонский вошел в образ Патрика Кэмпбелла. Скрипач оказался хорошим артистом. У него была отличная память и схватывал он все «на лету», но страшно смущался Марины. Чтобы скрыть изнеженные руки и сделать их более похожими на руки грубоватого ирландца, несчастный скрипач два вечера подряд, нарядившись в одежду дворника, старательно сгребал лопатой снег. К чести музыканта надо сказать, что он ни разу не посетовал на трудности и молчаливо выносил требования разведчиков.
Степанова в два дня превратилась в светскую львицу. Немного развязную, немного куртизанку, хищницу из светских салонов, недалекую, но знающую цену своей красоте, к тому же имевшую шикарную квартиру на Арбате. Все эти дни она проводила в парикмахерской и солярии. Из нее создавали образ холеной «леди». Простенькая коса была расплетена и шикарные золотистые пряди свисали почти до пояса. Опытный парикмахер создал широкие волны и не стал больше ничего делать, сказав:
— Портить такие волосы я отказываюсь. Ей не нужна «химия».
Обломанные ногти слегка подточили и наклеили сверху суперклеем накладные «когти». Марина несколько часов привыкала к «украшению». Ей было страшно неудобно и она, в который раз, вспомнила Вику Гочияеву, роль которой когда-то исполняла: тогда ногти сделали значительно меньше, но эти аж загибались. Маринка представила лапу ястреба и усмехнулась про себя. Ей пришлось овладевать искусством макияжа, научиться пользоваться всевозможними механизмами и приспособлениями, облегчающими жизнь «светской львицы». Единственное, что могло ее выдать, было защитое хирургами правое плечо, но она решила не одевать открытых платьев и не раздеваться при посторонних.
Через сутки, спецрейсом, ее и Полонского переправили в Берлин. Мнимый Патрик встретился с обосновавшимися в Германии исламистами, имеющими мощную сеть и связался с московскими представителями. Сообщил, что ему удалось бежать из Англии. Добирается в Россию на попутных самолетах через Францию и Германию и прибудет в Москву к вечеру. Просил встретить. Разведчиков посадили на самолет, следующий до Москвы. Полонский сидел отвернувшись к иллюминатору, пока Марина не тронула его за плечо и не шепнула в ухо с игривой улыбкой на лице:
— Вадим Николаевич, здесь могут оказаться их люди…
Скрипач сгреб женщину в охапку и притиснул к спинке сиденья, крепко толкнув толстого соседа Марины локтем в бок. Улыбнувшись, извинился на английском. Хихиканье Марины и басовитое гудение рыжего ирландца, нашептывающего ей что-то на ушко, слышалось весь рейс. Они здорово надоели соседям. Их даже пыталась урезонить старушка сурового вида, не поленившаяся подойти к резвившейся парочке через весь салон. Она встала напротив и строго сказала:
— Милочка, вы находитесь в общественном месте, а не в спальне собственной квартиры. Стоило бы соблюдать приличия. Здесь все же летят женщины и дети и нам вовсе не доставляет удовольствия глядеть, как вы целуетесь.
Полонский выслушал ее с глуповатой улыбкой на лице и спросил по-английски:
— В чем дело? — Женщина ничего не поняла, кроме того, что перед ней чистокровный иностранец. Окинула негодующим взглядом парочку и удалилась со словами: — Басурманы! Совсем стыд потеряли.
Степанова заметила, как Полонский покраснел и заметно смутился. Тут же отметила в памяти, быстрый и цепкий взгляд мужчины, сидевшего на соседнем ряду. Порадовалась, что Вадим Николаевич сидит к нему спиной. Обвила шею скрипача руками, прижимая к себе. Сделала вид, что целует мужчину и прошептала в ухо:
— Вадим Николаевич, за нами наблюдают. Пусть говорят, что хотят, не обращайте внимания и делайте вид, что вам все равно.
В Москве, не успели они спуститься с трапа, как к Кэмпбеллу направились трое мужчин. Марина заметила их внимательные взгляды сразу. Предупредила спутника, наклонившись к его уху с очаровательной улыбкой. Якобы поправляя прическу, дотронулась до крупных изумрудных сережек и мини-камеры тут же принялись передавать изображение и звук в разведуправление. Мужчины не представились. Коренастый крепыш, по виду главный, сообщил: