Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
столь беспомощной, каково же было бедной Матильде? Лучше не давать
воли мрачным предположениям...
С каждым днем мы убеждались, какую непоправимую ошибку совершили,
допустив, чтобы моряки отправились в путь без нас. Леди Саутгемптон, как
вскоре стало очевидно, была в таком положении, которое требовало особой
заботы и исключало возможность любого переезда, даже если бы усилиями
любимых пристанище наше было обнаружено. Мы проводили дни в
беспокойстве,
друга, не знаю, как мы справлялись бы с беспрестанной тревогой. Мы
лишены были даже обычных средств занять себя: скудная библиотека, лютня, не-
сколько простонародных баллад и родословная, восходящая чуть не к
сотворению мира, ограничивали владения и познания наших молодых друзей и
ничего не могли добавить к нашим.
Наконец в замок возвратился лэрд Дорнока. Ах, как непохож он был на
своих добрых юных родичей — холодный, самовластный, спесивый.
Надменная резкость отражалась во всем его облике. Мы тотчас поняли, как тщетна
наша надежда на его помощь и участие. Он, несомненно, упрекнул брата и
сестру за то, что в его отсутствие они так дружески сблизились с незнакомцами
явно низшего положения, и, хотя он часто давал нам почувствовать, что
общество наше для него обуза, не предпринял ни единого шага, дабы от него
избавиться. Еще до его приезда Фиби начала совершенствовать свои
музыкальные навыки, и он пожелал, чтобы занятия эти продолжались, но такой холод
исходил от него, сковывая и угнетая всех присутствующих, что музыка,
бывшая для меня отдохновением, превращалась в тяжкий труд. Оскорбительное
высокомерие брата приводило в отчаяние чистосердечную и благородную
девушку, и она не извлекала ни радости, ни пользы из некогда желанных
уроков. Часто слезы градом падали на струны ее лютни, ослабляя их, и под звуки
песен о безнадежной любви ее печальные глаза останавливались на мне с
таким проникновенным выражением, что ошибиться было невозможно: я
поняла, что, не замечая опасности, ибо помнила лишь о вынужденности своего
мужского обличия, покорила нежное сердце, которое стремилась развить и
воспитать. В моих обстоятельствах это не могло не внушить опасений, и по
несчастному совпадению вскоре оказалось, что старший брат девушки
воспылал любовью к леди Саутгемптон. Он не скрывал своей склонности и с
самого приезда смотрел на меня с видом крайнего сомнения в истинности нашего
брака, но полнеющий стан моей подруги и наше привычное размещение в
одной комнате, казалось, опровергали подозрение, от которого, впрочем, он так
и не отказался.
Желая воспользоваться единственным часом в течение дня, когда мог
позаботиться о своих интересах, он оказался вынужден предоставить другим ту
возможность, какой искал для себя, и позволить мне давать уроки его сестре
под надзором одного лишь младшего брата, Хью, пока сам он проводил
время в обществе леди Саутгемптон. Всем пришлось одинаково по душе такое
устройство. Что до меня, то, узнав о любви прелестной Фиби, я решилась при
первой же возможности открыть ей тайну моего пола, прежде чем стыд за
свою ошибку породит у нее враждебность к предмету этой любви. Меня не
пугала необходимость посвятить в тайну и ее брата: если от этого не
возрастет его сочувствие и желание помочь мне, то, по крайней мере, исчезнут
всякие возможные опасения за сестру, которую он сможет спокойно оставлять в
моем обществе. Моя искренность имела многочисленные последствия. Милая
Фиби вздрогнула при первых моих словах, залилась румянцем, подняла
полные слез глаза к небу и тут же закрыла лицо руками; когда же я кончила
говорить, она устремила на меня робкий взгляд.
— Ах, отчего вы не были так искренни с самого начала? — воскликнула эта
великодушная девушка. — Тогда все было в наших руках. А нынче... — Она
покачала головой, и этот выразительный жест договорил невысказанное.
Обеспокоенная и встревоженная, я стала умолять ее поведать мне
причины, по которым наше положение представляется ей теперь столь
безнадежным. Она не могла противиться моим просьбам и признала, что с момента
возвращения старшего брата Хью, не менее, чем я, почувствовала
высокомерие и суровость в его обращении и большую, чем обычно, резкость речей;
наконец, им стало известно, что их сестра Мэйбл, не прислушиваясь к велению
добродетели и наставлениям лэрда Дорнока, уступила домогательствам
короля и, чтобы защитить себя от гнева семьи, вынуждена была публично
обнаружить свой позор, отдавшись под покровительство любовника. Дабы
примирить лэрда Дорнока со столь тяжким бесчестьем, ему был предложен титул и
любая должность при дворе, какую он пожелает занять. Прекрасная Мэйбл
между тем утешилась в утрате истинного достоинства временной честью
царить в сердце короля и называться графиней.
Я с удивлением спросила, как может повлиять на нашу участь событие, к
которому мы никоим образом не причастны. Хью поведал мне, что брат,
решительно отвергнув почести, предложенные ему в возмещение бесчестья,
покинул королевский двор в великом негодовании; что поначалу сам он и Фиби