Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
спешу, нетерпеливо спешу к тебе, о Эллинор, моя первая, моя единственная
любовь!
Мучительное воспоминание, всецело поглотившее его мысли, сделало
легкий поначалу недуг угрожающим; милорда сочли обреченным. Королева
долгое время отказывалась слушать рассказы друзей о тяжелом состоянии лорда
Эссекса — так глубоко укоренилось в ней убеждение, внушенное его
недругами, что его болезнь — лишь хитрая уловка, чтобы вынудить ее к унижению.
Тем не менее,
одерживают верх над самыми изощренными хитросплетениями интриганов,
она внезапно решила сама удостовериться в том, каково его положение, и
послала к нему своего лекаря. То, что он сообщил, убедило королеву в
опасности болезни, и лекарь получил приказ заботиться о графе со всем возможным
тщанием и даже дать ему понять, что все его отличия вернутся к нему вместе
со здоровьем. Но, увы, ничье сочувствие более не имело для него ценности, и
одно лишь присутствие лорда Саутгемптона, казалось, приносило некоторое
облегчение. Этот достойный друг, не менее, чем он, терзаемый их общим
горем, в отличие от него не имел причины молчать о своей беде. Гонцы
многократно посылались в Камберленд, а также в тот порт, из которого вы
отправились в путь, сударыни. Те, что вернулись из порта, подтвердили опасения,
бывшие до той поры неопределенными, сообщив возлюбленному и супругу,
что жена капитана корабля оплакивает его как погибшего и что, вне всяких
сомнений, и команда, и пассажиры стали жертвами шторма, столь внезапного
и ужасного. Души энергичные и деятельные нередко, предвидением
опережая чувство, сглаживают его остроту. Уверенность ничего уже не могла
добавить к горю, вызванному предположениями, и погибшая надежда погрузила
друзей в холодное и угрюмое отчаяние, худшее из состояний, ибо оно обычно
безысходно. Запоздалые надежды, с помощью которых королева пыталась
вернуть к жизни своего угасающего любимца, нимало не коснулись его души.
Сесилы с изумлением видели, что ни их мнения, ни их поступки, ни его
унизительное заточение уже не задевают лорда Эссекса, что, более того, даже
выздоровление не способно воскресить те наклонности, которые все вокруг
приучены были считать необоримыми. Друзья же, напротив, благословляли
искусство врача, продлившего столь драгоценную жизнь, и со счастливыми
надеждами видели, что опрометчиво-романтические порывы, которые —
усилиями врагов — едва не привели его к гибели, исчезли из его характера, уступив
место грустной благожелательности, располагавшейся скорее к
философским, нежели военным интересам. Простой люд, по природе своей склонный
принимать сторону гонимого, открыто утверждал, что Эссекс — безвинная
жертва интриг Сесила. Между тем Сесил и его сторонники, совершив ряд
неудачных политических шагов и нанеся урон своей репутации, тем самым
прибавили популярности своему поверженному сопернику. Самой Елизавете
сделалась невыносима мысль, что человек, все еще любимый ею, в расцвете лет
сокрушает себе сердце в незаслуженном и позорном заточении. Она вняла
настояниям врача, считавшего, что Эссексу для восстановления здоровья
необходим свежий воздух, и послала графу разрешение удалиться в любое из его
поместий, с тем чтобы он не пытался появляться ей на глаза. Запрет отвечал
скорее его желаниям, чем ее, в том тягостном состоянии ума, которое
владело им при отъезде.
Из поместья он отправил королеве благодарственное письмо, полное
красноречия, признательности и апатии — правду сказать, апатия с каждым днем
обретала над ним все большую власть. От рождения лорд Эссекс был
наделен способностью деятельно следовать разнообразным и благородным
интересам на том пути, какой укажет ему судьба, но даже он не в силах был жить
вне всякой деятельности. Я нередко содрогался от ужаса при виде его
мрачности и безразличия ко всему. Оказавшись вдали от обычного для него круга
людей и дел, от привычных ему удовольствий, он не мог освоиться с грубым
обществом соседей, с буйными деревенскими развлечениями — они
оскорбляли просвещенный и впечатлительный ум. Целыми днями он в одиночестве
бродил по лесам, возвращаясь к вечеру усталый, не обретя ни бодрости, ни
свежести, и отдыхал, лишь восстанавливая силы для такого же унылого
времяпрепровождения.
Мне представилось, что в таком положении ложная надежда не станет для
него опасней, но, быть может, разбудит убывающие с каждым часом
жизненные силы. Однажды я решился пересказать ему якобы виденный мною сон,
смутно указывающий на то, что вы живы. Самые здравые умы, находясь в
подавленном состоянии, подвластны вкрадчивому воздействию суеверия. Его
душа так живо откликнулась на мой вымысел, что тысячу раз я испытывал
искушение во всем признаться, но не посмел открыть ему, что решился
воздействовать на его расстроенные чувства. Вернувшись к жизни под влиянием
этой туманной и неопределенной надежды, он нетерпеливо отправил меня на
поиски, которые, как мне подсказывало сердце, будут бесплодными. Я даже
подумывал, уже отправившись в путь, не переждать ли мне в Англии до того