Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
Нас поместили в разных покоях. Мистер Колвилл, более не муж мой, был
достаточно силен телом, чтобы перенести катастрофу, но дух его надломился
под ее тяжестью. Он впал в глубокую меланхолию и затворился от мира. Я
же, по милости Небес, была в забытьи, сраженная жестокой лихорадкой.
Жизнь моя оставалась в опасности несколько недель, и за это время он
принял решение, которое мое выздоровление дало ему возможность
осуществить. Так как нам обоим недостало
письмом, что ждет лишь моего согласия, чтобы вернуться в свою страну,
распорядиться имением и деньги от продажи его отдать в монастырь, где сам он
намерен принять монашеский обет. Он убеждал меня стойко перенести
несчастье, которое, как явственно было для меня из его письма, сам он вынести не
мог. Сделанный им печальный выбор был также и моим выбором — я
написала ему об этом и умоляла навсегда скрыть от нашей матери роковое
последствие ее умолчания, уверить ее, что мы оба счастливы. Неисполнимая просьба!
Даже если Небеса не лишили бы ее навсегда возможности свидеться с ним,
как мог бы он скрывать столь невыносимую муку? Такая глубокая рана
кровоточит при малейшем прикосновении.
Я пришла в себя, но то отвращение, которое вследствие всякого
разочарования (тем более столь глубокого) завладевает юными умами, делало все, что
меня окружало, непереносимым. Во всей моей жизни для меня существовали
лишь те часы, что я прожила в столь сладостном обмане. Еще до того, как я
покинула свою комнату, был решен брак между лордом Скрупом и леди
Матильдой Говард. Союз милорда с первой по знатности и красоте дамой
Англии был великой радостью для всех, кто любил его. Не имея физических, а
тем более душевных сил принимать участие в торжествах, я удалилась,
сославшись на нездоровье, в Аббатство. Смерть вдовствующей леди Скруп, в
самый разгар празднеств, тотчас положила им конец. Лорд Скруп привез
молодую жену в поместье на время траура. Новобрачная, приветливая и
очаровательная, возымела ко мне дружеские чувства, которые, как это нередко
бывает у благородных душ, возможно, черпали свою силу в постигших меня
несчастьях. Исполненная очарования, каким украшает себя подлинное величие,
леди Скруп обладала прелестной простотой деревенской девушки с сердцем
чувствительным и деликатным и красотой, достойной ее ума. Милорд
боготворил жену, и при ее высокородности и чарах Сент-Винсентское Аббатство
перестало быть, в моих глазах, местом уединения.
Вскоре я получила от брата письмо, в котором он сообщал, что по приезде
на Ямайку узнал о смерти матери во время своего отсутствия; вместе с этим
известием ему были представлены счета на большую сумму, составившую
половину той, за которую он, полагаясь на мое согласие, продал имение. В
самом имени, в самой мысли о матери, пусть никогда не виданной, есть нечто
столь нежное, что среди всех моих несчастий потеря ее поразила меня
чрезвычайно. Сердце мое не находило покоя. Прежде память о том, что удар,
постигший меня, нанесен, хотя и безвинно, ею, придавала мне некоторое
мужество, о котором я не подозревала, пока не утратила его. Есть радость для
утонченных натур в том, чтобы чем-то жертвовать для любимых друзей.
Молчание, которое мы хранили, чтобы оберечь ее от сердечной боли,
уменьшало мою боль — теперь же она возвратилась с новой силой. Добрая леди
Скруп делала все, чтобы смягчить эту боль. Не жалея усилий, она
удерживала меня от задуманного мною ухода в монастырь. При том влиянии, которое
она имела на мужа, ее желания были его желаниями, и он неизменно
присоединял свой голос к ее увещеваниям. Я была в неоплатном долгу перед семьей
лорда Скрупа, высоко чтила его супругу и имела в душе ту склонность к
самопожертвованию, о которой уже упоминала, и потому не могла отказать им.
За такую доброту никакая благодарность не была чрезмерной. Моя невестка,
которая не только не отвергала это родство, но похвалялась им,
пренебрегала, чтобы угодить мне, увеселениями, естественными для ее возраста и
беззаботности, словно она облекла меня властью, словно моя, а не ее воля
управляла семьей. Гости наши постепенно разъехались, и только ее брат, молодой
герцог Норфолк, да еще несколько родственников оставались в поместье.
Дабы убедить моего брата Энтони, что никогда непостоянство не сотрет в
моей памяти те нежные узы, что некогда связывали нас, узы, которые ни
время, ни разум не смогут окончательно разорвать, я изложила ему мотивы
своего поведения и заверила его, что, коль скоро мне не суждено принадлежать
ему, я никогда не буду принадлежать другому. Леди Скруп, не сумев
уговорить меня возвратиться в Лондон, отправилась без меня, прежде добившись
обещания, что я откажусь от мысли о монастыре. Не прошло и трех месяцев
после ее отъезда из Аббатства, как она, к неизреченной радости мужа,
подарила жизнь нынешнему лорду Скрупу5. Желая в меру сил своих
отблагодарить за все благодеяния, полученные мною от лорда Скрупа и его покойной
матери, я разделила свое состояние и половину просила принять как подарок