Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
которые иначе не оставили бы его в покое; что он дожидается в Дании, когда
смута в ее королевстве поможет ему собрать сильную партию и сделать
попытку освободить ее. Марии, при первом же взгляде на знакомый почерк,
открылся весь ужас ее судьбы. С нею случились страшные судороги, за
которыми последовали родовые муки. Она родила двух девочек. Вы, милые мои
дети, плод этого рокового брака. Вы, едва мать успела прижать вас к своей
груди, были
Верный секретарь с нежнейшей заботой доставил вас ко мне. Когда я
услышала его печальный рассказ — о, как болела моя душа о несчастной
королеве! Я поклялась, что вы будете моими детьми, ибо вы — дети несчастья, и
никогда, никогда я не нарушила этой клятвы. В несчастье родительская
доброта завоевала мне вашу любовь, судьба дала мне вас в утешение за всю ее
суровость. Только благодаря вам живы в моем сердце нежнейшие природные
побуждения. Вы были ангелами в младенческие годы, подрастая, стали
радостью моих дней и украшением моего одиночества.
Помня о великой ответственности, возложенной на меня, я постаралась со
всей поспешностью оставить это опасное место. Я благополучно довезла вас
сюда с помощью Алисы после того, как окрестила Матильдой старшую из вас
(старшую на несколько минут) в честь леди Скруп и Эллинор — младшую — в
честь матери герцога.
Вернемся к королеве Шотландии. Она долгое время не могла оправиться
от болезни и отчаяния, но герцог нашел способ известить ее, что это
несчастье недолго будет разделять их. Он подал прошение Папе Римскому об
аннулировании брака Марии с Ботвеллом, и Папа, надеясь на значительную
выгоду от предполагаемого союза, по-видимому, склонялся к тому, чтобы
удовлетворить эту просьбу, но выдвинутые им условия были столь тяжелы, что
герцог утратил надежду.
Между тем Елизавета, узнав, что Ботвелл жив и тем самым ставит между
герцогом и Марией неодолимую преграду, и надеясь, что слабое здоровье
Марии избавит ее от постоянных опасений, освободила Норфолка по
ходатайству его неизменного друга лорда Лейстера, оставив королеву Шотландии в
презрительном небрежении. Сознавая всю опрометчивость своего прежнего
поведения, герцог решил впредь избегать этой ошибки и не пытался
свидеться с кородевой Шотландии, а предавался охоте и развлечениям в Кеннинг-
Холле, пока шпионы Елизаветы, убедившись, что он оставил былые
намерения, не прекратили слежки за ним. Герцог объезжал поместья своих друзей
якобы ради развлечения, на деле же — чтобы удостовериться в их
преданности и, словно случайно, доехать до Сент-Винсентского Аббатства и обнять
дочерей, детей своей любви. Вам сравнялся год, когда я в ночи привела герцога
в это Убежище. Заточение и несчастная участь его жены поразили его с
тысячекратной силой, когда он узрел детей, отторгнутых от ее груди, словно они
рождены в позоре, и скрытых в уединении, вдали от людских глаз. Видеть и
знать, что он бессилен был это предотвратить, было для него душевной
мукой. Он провел ночь, глядя на вас, препоручая вас покровительству Небес, об-
ращая тысячи молчаливых укоров к своей судьбе и обдумывая тысячи
решений, которые, сократив его жизнь, навлекли на вас то зло, что он пытался
исправить. Когда же настала пора вернуться в отведенные ему покои, он снова
взял вас обеих на руки и, со слезами родительской любви, многократно
благословил. Затем он передал вас мне и, пока я укачивала Эллинор, сидел,
глубоко задумавшись. Выйдя внезапно из своей задумчивости, он подошел, стал
рядом со мной и, взяв меня за руку, сказал:
«Я все еще надеюсь, моя дорогая миссис Марлоу, что сумею дать этим
младенцам жизнь, достойную дочерей прелестнейшей и добрейшей из
повелительниц. До тех пор я поручаю их вам как драгоценнейшее из сокровищ.
Научите их ценить смиренную долю, и они украсят собой долю высокую.
Сохраните от них тайну их рождения до той поры, пока они не научатся
понимать тщету знатности. Но если мне никогда не суждено востребовать их, если
несчастья их родителей окончатся лишь вместе с жизнью, поступайте
сообразно той священной обязанности, которую я возложил на вас и мою сестру.
Пусть никогда не узнают они жизни при дворе Елизаветы, но невинно и
счастливо окончат свои дни в том уединении, где расцветали».
— Тени благородного Говарда и прелестной Марии, я исполнила ваши
заветы! — воскликнула миссис Марлоу, с живостью оборотясь к портретам, о
которых я с таким почтением поминала. — Ваши слова я всегда хранила в
памяти, и заботы мои были не напрасны.
— Увы, сударыня! — отозвались мы, благоговейно преклоняя колени. —
Неужели прекрасные лица на этих портретах — лица наших родителей? О,
нежный, несчастный отец, неужели мы никогда не свидимся с тобой? Неужели
никогда более ты не примешь нас в свои объятия после того, как обнял
младенцев, не ведающих о своем счастье? А ты, дорогая матушка, в горе и муках
произведшая нас на свет, — неужели не суждено нам посвятить наши жизни