Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
которой восхищаюсь? Прощай, мой милый сын. Мне не по силам
возложенная на меня задача. Пусть Господь, внушивший тебе столь высокие понятия,
благословит и в судьбе твоей не оставит тебя. Мне, верно, осталось жить
меньше, чем тебе, и прощаемся мы навек. Прощай, я никогда не забуду тебя.
Сказав это, бледный и измученный, он оперся на одного из
сопровождающих, и тот скорее вынес, чем вывел его из темницы.
До сих пор меня поддерживала гордость, и сознание
минуты не примешивалось к моим чувствам: в моей жизни не было ничего, что
придавало бы ей особую ценность, но жизнь лорда Арундела была благом
для него и для страны, и какое право имел я сокращать его дни, я, чей долг
был — покоить его старость, облегчать его последние шаги на жизненном
пути? Вспоминая об этом, я испытывал невыразимое горе.
К тому же, как я понял, при дворе мою решимость истолковали как знак
существования заговора, куда более значительного, чем он был на самом
деле; но, столько раз отказываясь говорить, я теперь не мог рассказать того, что
знал, не покрыв свою память позором, горшим смерти, и потому, укрепив
себя этими мыслями, я стал с полным самообладанием ждать решения своей
судьбы.
Спустя всего несколько дней после моего разговора с лордом Арунделом
скончалась королева, чья жестокость запятнала ее пол и религию, и Елизаве-
та, возведенная на трон волею народа, одной из первых своих забот сочла мое
освобождение из тюрьмы — она оказала мне честь свидеться со мной, когда
на мне еще была та одежда, что я носил в заключении, и дала мне свое
королевское слово, что самая большая радость, дарованная ей короной, — это
возможность вознаградить меня за мою преданность.
Радость мою омрачило то, что в ночь накануне от подагры,
перекинувшейся на живот, скончался лорд Арундел. Он оставил меня сонаследником —
вместе с его племянницей — всего состояния, при том единственном условии,
что я женюсь на ней. По его воле брачный договор должен был вступить в
силу в течение двух лет; если же одна из сторон откажется, доля этой стороны
переходит к сонаследнику. Но и все блага, какие я мог бы получить, стань я
его единственным наследником, не возместили бы мне его потерю. Этот удар
сокрушил мои надежды: я обещал себе, что в первые же минуты свободы
постараюсь убедить своего благородного и бескорыстного друга, что
независимость не уменьшит моей благодарности, но лишь увеличит мою
привязанность, которой даже злые языки не смогут приписать иного мотива, кроме
истинного.
В первые годы царствования королева Елизавета осыпала меня
всевозможными почестями, называла своим рыцарем и отказывалась от участия в
любых увеселениях, если в них не участвовал я. Подобострастное поведение
вельмож льстило моему тайному тщеславию и заставляло думать, что они
глубже, чем я, проникают в ее намерения. Я был много моложе, помолвлен с
другой, однако все считали, что я любим ею. Не чувствуя большой
склонности к назначенному браку и, вследствие щедрости королевы, имея
возможность поступать по-своему, я отказался в пользу мисс Линерик от наследства
ее дяди, даже не повидавшись с ней, так как не желал оскорбить
родственницу лорда Арундела, подав повод к разговорам о том, что отказался от брака,
сочтя ее непривлекательной. Известие об этом, достигнув ушей королевы,
наполнило ее радостью, замеченной всеми придворными, которые утвердились
в мысли, что мне суждено разделить с ней трон и корону. Некоторые
особенности поведения королевы, известные мне одному, давали основания верить,
что она действительно питает ко мне привязанность и лишь выжидает, когда
мои соперники из числа вельмож постарше откажутся от своих притязаний и
когда мои годы позволят ей сделать выбор, не компрометируя своего
благоразумия.
Привязанный к Елизавете скорее в силу благодарности, чем сердечной
склонности, я терпеливо ожидал ее решения, отдаваясь не столько
политическим делам королевства, сколько всевозможным увеселениям. Именно в то
время прекрасная Мария Шотландская (на свою погибель) явила себя
блистательной соперницей Елизаветы и разрушила тот покой, в котором, под
влиянием благополучия и всеобщего восхищения, пребывала королева. В тяжелые
годы юности Елизавета утешалась тем, что сохраняла бесспорное
преимущество перед своей гонительницей, достойно и благоразумно подчинившись ей,
но встретить столь могущественную соперницу в красоте, талантах и владени-
ях, находясь в зените славы, было ударом столь же сокрушительным, сколь
неожиданным. Само ли имя Марии было ей ненавистно, и преувеличенными
похвалами она лишь подчеркивала те уничижительные замечания, которые
высказывала о ее поведении. Она неукоснительно отмечала все
преимущества, которые положение ее королевства дает ей перед королевством соседним,
и постоянно предпринимала попытки выбрать для Марии мужа из числа
наиболее красивых и беспутных вельмож своего двора. Мелвилл, шотландский
посол, в числе прочих подарков привез Елизавете портрет королевы
Шотландии, выполненный чрезвычайно искусным французским художником, и этот