Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
однако, не решался приблизиться к ней, а будучи представлен, произнес свой
комплимент неверным голосом, с видом робким и нерешительным. Холодное
достоинство ее обращения и то, что она, тотчас отвернувшись от меня,
заговорила с лордом Сэндсом, показалось мне оскорбительным до крайности. Я
припомнил все, что говорил и делал, но ни в речи своей, ни в поведении не
найдя ничего необычного, назвал ее про себя избалованной особой, которой
лесть и случайный
не обращая более внимания на леди Эссекс. На тот вечер был назначен бал, и
я оделся к нему на несколько часов раньше, чем следовало, после чего мне
стало казаться, что часы остановились. Не сомневаясь, что смогу уязвить
леди Эссекс, я решил непременно сделать это, и даже ее муж казался мне
причастным к нанесенному мне оскорблению, хотя упрекнуть его мне было не в
чем, кроме того, что он ее муж. Так или иначе, с удовольствием или с гневом,
но я не мог думать ни о чем, кроме нее, и, хотя оставался дома так долго, что
устал, ожидая назначенного часа, в гостиной у королевы оказался первым.
Королева, узнав, что я пришел, довольная моим вниманием, которое
отнесла на свой счет, послала звать меня к себе в рабочий кабинет. Среди
прочих вопросов она спросила, как понравилась мне леди Эссекс, и мое
нелестное суждение выслушала не без удовольствия: сама будучи мастерицей
язвительно высмеивать, она ценила этот талант в других.
Мы вошли в комнату одновременно с прелестной новобрачной — еще
более прелестной в роскошном наряде. Королева обернулась ко мне (я стоял,
облокотившись о спинку ее кресла) со словами:
— Я думаю, милорд, мне следует взять на себя смелость назначить вас
танцевать с леди Эссекс, чтобы весь двор имел возможность оценить, какую
превосходную пару я ей подобрала.
— Мне кажется, — возразил я, — что Ваше Величество обещали мне честь
и удовольствие быть вашим эскортом. Леди Эссекс, несомненно, выбрала для
себя гораздо лучшую пару.
— Лорд Лейстер, государыня, — иронически заметила леди Эссекс, —
постоянен в своем мнении обо мне, но на этот раз я с ним согласна.
Сказав это, она подала руку мужу, который предоставил честь танцевать с
нею молодому Сесилу. Пораженный этой колкостью, ничем, на мой взгляд,
не объяснимой, я погрузился в мрачное раздумье, из которого меня вывела
королева, спросив, не кажется ли мне, что остроумие леди Эссекс склоняется
к злоязычию. Я отвечал, что, лишь узнав, умна ли она, смогу судить о ее
остроумии, но что пока ее речи для. меня совершенно невразумительны.
— Как, милорд! — воскликнула королева, опершись
подняв на меня глаза. — Разве вы не знаете, что в девичестве она — мисс Лине-
рик?!
Какой невероятный смысл заключался в этих словах и какой переворот
произвели они в сознании моем! Узнать, что я отверг и, отвергнув, оскорбил
женщину, от которой должно было зависеть счастье моей жизни, неприязнь
которой положила начало моим страданиям! Любовь и бесплодные
сожаления переполняли мое сердце; я восхищался ее язвительным отпором, столь
заслуженным мною, и признавал, что она не могла презирать меня за мою
глупость сильнее, чем презирал себя я сам. Не слыша обращенных ко мне
речей королевы, я в запоздалом и тщетном раскаянии неотступно следовал
взглядом за прекрасной молодой женой графа Эссекса, пока прихотливый
рисунок танца не померк в моих глазах и я в порыве отчаяния не ударился
лбом о спинку королевского кресла, после чего, вынужденный дать
какое-нибудь объяснение своему поступку, сослался на головокружение и удалился.
Мои тягостные размышления о случившемся были прерваны лекарем
Елизаветы, которого она любезно прислала ко мне. Он с легкостью изобрел
причину недуга, который его искусство не могло ни определить, ни исцелить,
распорядился отворить кровь и оставил меня отдыхать. Королева неоднократно
посылала справиться о моем здоровье, когда же я, во исполнение долга,
явился к ней в следующий раз и она вдруг отослала свиту, мне впору было слечь
снова. В тревожном замешательстве я едва осмелился поднять на нее глаза,
не представляя, на что решиться. Наши взгляды встретились, и в ее глазах
мне почудилась та же нерешительность. Наконец Елизавета прервала
затянувшееся молчание.
Она "объявила мне, что после долгих и серьезных раздумий поняла, что,
хотя и отдает мне предпочтение перед всеми мужчинами, не может сделать
меня счастливым в браке и не может быть счастлива в нем сама; что, уступив
своей сердечной слабости, она безвозвратно утратит в глазах окружающих
свою прославленную мудрость; что, следуя велениям своей мудрости, она
всегда сможет, оставаясь незамужней, подчинять своей воле других монархов,
внушая им то надежду, то опасения, и что падение престижа нанесло бы ей
слишком чувствительный урон.
— Лейстер, — сказала она, — вам открыты мои истинные мотивы и
помыслы. Я знаю — вы любите меня и мое решение причинит вам горе. Будьте же
утешены тем, что я никогда не выйду замуж за другого, как бы ни был высок