Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
язык автора к современному, так как в противном случае он был бы часто
непонятен. Удивительное совпадение событий сообщает повествованию по
меньшей мере вероятность, а царствование Елизаветы было временем
романтическим. Если эта Дама — не порождение фантазии, то ее судьба не знает себе
равных; род, к которому она принадлежала, именитый историк определил
как блистательно несчастный.
Персонажи, вплетенные в ткань повествования, в целом не противоречат
исторической правде, а если любовь или дружеские чувства затеняют
недостаток или ярче освещают достоинства, то лишь разумно будет снизойти к
слабости, свойственной всем в каждом особом случае. История, подобно
живописи, увековечивает лишь выдающиеся свойства ума, тогда как лучшие и
худшие поступки властителей проистекают из пристрастий и предубеждений,
которые живут в их сердцах и уносятся ими в могилу.
Разрушительное действие времени оставило в повествовании пробелы,
которые порой лишь увеличивают его занимательность. Нерушимое почтение к
правде не позволяет мне заполнить эти пробелы даже там, где они наносят
ущерб повествованию. Сердцам представителей обоего пола, которых
природа наделила восприимчивостью, а жизненный опыт — утонченностью,
смиренно предлагаю это повествование, уверенная, что они найдут его достойным
своего внимания.
София Ли
Долгий и скорбный жизненный путь прошла я, и теперь, когда
сокрушено мое сердце многими горестями и иссякли в глазах
слезы, чтобы оплакать их, все мои помыслы обращены к
могиле, на краю которой я стою. Зачем же требовать, безмерно
великодушный друг мой, чтобы вновь я пережила свои
несчастья? Такова была особенность судьбы моей, что, хотя познала я
и в муках утратила все те привязанности и надежды, кои
возвышают и украшают род человеческий, едва мое немощное
тело скроется во прахе, из которого вышло, как не останется
следов моего существования — разве что в уязвленной совести тех,
кто наметил меня как одинокую жертву, осужденную страдать за
преступления предков, ибо поистине не могла я сама заслужить столь плачевного
жребия в жизни, что прожила, и в смерти, что мне предстоит.
Увы! Ваша благосклонная привязанность требует моих воспоминаний, кои
вызовут к жизни печальные образы, схороненные в груди моей, и вновь
откроют кровоточащие раны моего сердца. Однако безграничное несчастье
таит в себе нравственный урок, и если эти страницы станут достоянием
читателей, то пусть научится человек, сетующий на малые невзгоды, быть
справедливее к своему Создателю и к себе самому, вследствие неизбежного
сравнения. Но не притязаю ли я дерзко на чрезмерную значительность, поучая
таким образом? Увы, докучность — дорого оплаченное право несчастных.
Моя жизнь началась событием столь невероятным, что лишь изложенные
далее обстоятельства могут склонить читателя к доверию. С той поры, как
обрела способность размышлять, помню я себя и сестру, одного со мною
возраста, в некоем жилище в обществе дамы и служанки, постарше ее. Каждый
день мы получали все необходимое для нашего существования и развития,
приносимое словно бы невидимой рукой, ибо редко случалось, чтобы я не ви-
дела рядом кого-нибудь из тех немногих лиц, что меня привычно окружали.
Наше Убежище нельзя было назвать пещерой, так как в нем было много
комнат, а каменные стены его явно были сложены человеческими руками, однако
каждая комната существовала особо, отделенная от других сводчатыми
переходами со множеством ступеней, а свет проникал сквозь окна с цветными
стеклами, так высоко расположенные, что мы не могли смотреть из них на
внешний мир, и такие тусклые, что солнечные лучи оказались для нас новы и
непривычны, когда мы покинули свое уединение. Эти подробности мы стали
замечать лишь по мере того, как созревал наш разум; поначалу же мы, в силу
привычки и неведения, довольствовались существующим, нимало не
задумываясь над тем, что нас окружало. Упомянутая мною дама звала нас своими
детьми и ласкала обеих с родительской нежностью. Она была щедро
наделена тихим очарованием, и неудивительно, что мы, не имея иного предмета
поклонения, любили ее всей душой. По утрам мы сходились в одной из комнат,
больше прочих, где некий в высшей степени достойный господин служил
молебен, всякий раз заключая его рассуждением о том, сколь благодетельно
затворничество. От него мы узнали, что существует страшное и обширное
место, именуемое миром, где горстка спесивых людей помыкает миллионами
обездоленных, направляемая несколькими людьми, хитроумными и ловкими;
что Провидение милостиво оградило нас от тех и от других; что
благодарность наша должна быть безмерна. Молодые сердца бывают исполнены
неясных порывов и слишком подвластны возвышенным и восторженным
впечатлениям. С течением времени незаметно росло влияние на нас этого человека;
мы видели в нем существо высшего порядка, чему немало способствовала и