Убить Зверстра
Шрифт:
— Значит, не читай.
И не думайте, что в тех словах была обида или вызов, поза какая-нибудь. Ничего подобного!
— Не читай, я не хочу, чтобы тебе было плохо, — сама любовь говорила ее устами.
А вот не писать она не может, такого удовольствия для него сделать не хочет. Так ведь и он этого не хочет!
Нет, это можно вынести, скажите мне? Хоть бы и на моем месте, глядя на это со стороны?
Бурлящая, нерастраченная ее любовь прорывается к жизни, как одуванчик из-под асфальта. Она живет не только в поэзии, но во всем ее отношении к миру, к людям или событиям. Она выливается
Их поражает бацилла ясеневщины — единственная счастьетворная заразная болезнь.
Думаете, я не отдавала себе отчет, что бацилла счастьетворная мутировала в бациллу злоискореняющую, отчего Дарья Петровна и болела? Думаете, я не понимала, что сейчас вирус Дарьяна-А преобразовался в вирус Дарьяна-В и пошел по кругу с очистительной миссией? Отдавала. Не знаю только, как назвать свою роль в этом процессе, но она была не второплановой, это точно.
Долог путь человека к умной мысли, а родится она в один миг, и, не дав рассмотреть свой лик, унесется, оставив после себя лишь осознание долга. Этот долг велел мне не рассиживаться с умным видом в чужом кабинете, а звонить и искать нужного нам человека. Для исцеления Ясеневой.
Лысюк Лидию Семеновну я достала дома. Регистратура поликлиники мне ничем не помогла. Через адресное бюро и справочную службу телефонов, потратив два дня, я ее все-таки нашла.
— Да, это я, — с облегчением услышала я в трубке, набрав добытый номер телефона.
— Простите, — замешкалась я. — Собственно, у меня тут заготовлена легенда, но, может, лучше обойдемся без нее?
— Какая легенда? Кто это говорит? — обеспокоились на том конце.
Я почувствовала, что она боится. Этого только не хватало! Пришлось назвать себя и кое-что к этому добавить. Причем, правдой было только мое имя и то, что мне от нее требовалось, а все остальное — сплошная импровизация. Ну, не любят люди правды, боятся ее. Что делать…
— … работаю в морге, — спокойно тек мой голос. — На самом деле я студентка, учусь в мединституте, а там — только подрабатываю, — продолжала я настаивать на достоверности выбранной версии. — У старушки при себе был только рецепт, — далее я излагала содержание рецепта, подписи, надписи, печати.
Когда, наконец, до нее дошло, о чем я толкую, я спросила, не помнит ли она подростка И. Я. Васюту.
— Помню, конечно, но по телефону ничего сообщать не собираюсь. Приходите ко мне на работу с официальным письмом, и мы поговорим.
— Какое письмо? Ну что вы усложняете? Я по своей инициативе хочу помочь в установлении имени покойной, а вы… Ведь ее кто-то ищет, а без этих сведений никогда не найдет.
— Приходите ко мне на работу, — заладила она.
Что ж, тоже правильно. Сколько в городе И. Я. Васют шестнадцати лет от роду? Думаю, не очень много. Конечно, я бы его нашла и другим путем. Но этот, через Лысюк, короче.
Делать нечего, придется ехать. Мы договорились о встрече, и я вернулась в палату, где теперь Дубинская заботливо потчевала Ясеневу домашними припасами и рассказывала о своей дочери.
— … и остался жить у нее, —
Мне не было дела до проблем с Алиной Ньютоновной, меня больше заботило то, чем мы занимались с Ясеневой.
— Вы не хотите прогуляться на свежем воздухе? — это я предложила Дарье Петровне.
— Как дела? — она еще перебирала, идти гулять или не идти, и связывала это с моими розыскными успехами.
— Голова еще цела, — ответила я словами ее придурковатого гения.
— Тогда вперед.
Не раз я уже упоминала, но так до конца самой в это не верится — погода в конце февраля переменчива. Три дня Ясенева не выходила на улицу, и теперь, ступив в чавкающую снежно-водянистую жижу, невольно воскликнула:
— Такой снег пропал!
— Ничего, — утешила я ее. — Синоптики пообещали, что температура пока повышаться не будет, а дня через два-три так даже усилятся морозы.
— Хорошо, если через два-три.
— Чем? — я не понимала ход ее мыслей, поэтому и спросила.
— Вода успеет уйти в землю, а снег отфильтруется и прикроет ее слоем, защищая от образования льда в почве.
— О! Чувствую влияние большого знатока сельскохозяйственных проблем, ветеринара-строителя мадам Жанны.
— Чуча! — засмеялась Ясенева. — Ты забыла, что это я родилась в деревне и росла там до восемнадцати лет, а не Дубинская. И вообще, что это за тон?
Пришлось признаться, что я зарываюсь и заслуживаю выволочки, но, зная снисходительный нрав поэтессы Ясеневой к выпендрежной молодежи, очень надеюсь, что таковая не последует. Тем более что в работе я добросовестна и неутомима.
— Значит, завтра ты встречаешься с Лысюк, — задумчиво констатировала она. — Во сколько?
— В десять утра.
***
В кабинете сидела особа трудноопределяемого возраста, где-то между тридцатью и пятьюдесятью годами. Невысокая, средней полноты. Обращала на себя внимание крупная голова с короткой стрижкой. Светлые волосы естественного окраса были крайне жидкими, и сквозь их торчащие кустики просвечивала розовая лоснящаяся кожа.
Лысюк сверкала очками, за которыми трудно было разглядеть глаза, но мне это и не надо было.
— Это я вам вчера звонила. Извините, конечно. Меня зовут Ира, — начала я ломать комедию.
— Зачем вам Васюта? — резко спросила Лидия Семеновна, не обращая внимания на мою вежливость.
— Возможно, он нуждается в помощи, если умершая, например, его бабушка или какая другая единственная родственница.
— С ним все в порядке, а тем более с его бабушкой. Что вы задумали? — начала она наступление. — Зачем морочите мне голову?
— Это ваш рецепт? — больше я не изображала простушку, а в свой вопрос вложила скрытое обвинение в чем-то нечистом, короче, решила не церемониться с этой овечкой.
— Да. А что?
— Он найден в кармане умершей. Как он к ней попал?
— Не-е, не знаю. А кто умер?
— Это мы и пытаемся установить. И в свете сказанного, как не трудно убедиться, это как раз вы морочите мне голову, а не я вам. Подумайте также над тем, что старушка могла умереть и не по собственной инициативе, может, ей помогли в этом. А? Кто этот подросток? Где его искать? Почему вы скрываете правду?