Убить Зверстра
Шрифт:
А сколько же тех, — думала я, — кто не доплыл до острова, утонул в пучине болезни, задохнулся в ворохе проблем и стрессов, насмерть расшибся о рифы? Мне стало страшно. За бледными лицами совсем молодых ребят, которых здесь было много, стояли толпы тех, кому повезло еще меньше.
Раньше я думала, насколько у меня это получалось и как часто этот предмет приходил на ум, что неврозами болеют только женщины: разные там обмороки, мигрени, депрессии, бессонницы, страхи и ахи — это порождение их природной мнительности. Оказалось, ничуть не бывало. Даже наоборот. Если говорить о том, что неврозы провоцируют гипертонию, то тут мужчины явно занимают первое место.
Были здесь
Неужели надо обязательно навидаться смерти, чтобы перестать жаждать крови врага? Меня удручает мысль, что в человеке еще много первобытного, инстинктивного, что он далек от совершенства, от идеала, каким я нарисовала себе его, находясь под крылышком Ясеневой.
Хотя об этом можно спорить. Никто не обладает абсолютной истиной ни в понимании идеала, ни в способах достижения справедливости, ни даже в толковании понятия «справедливость». Муторно становится на душе от осознания, что справедливость каждый все еще понимает по-своему и идет к ней, торя свою дорожку. А эти самодельные тропы ведут к войнам, и выходит, что большой путь к добру должен быть один — через общечеловеческие ценности. Глядя на этих ребят, я вспоминала родителей.
Мой брат Димка, когда был маленьким, выклянчил, чтобы они купили ему игрушечный пистолет. Родители долго упирались, не соглашались, но он ревел благим матом, и им пришлось уступить. Получив игрушку, Димка выскочил на улицу и начал трещать, наводя ствол на прохожих. Мама, увидев это, немедленно отобрала пистолет и от всей души начала пороть его, приговаривая:
— Целиться в людей нельзя!
— А во что можно-о-о… — ревел брат.
— В предметы, в предметы, в предметы… — вколачивала мама эту мысль одновременно со шлепками по заднице.
— Хочу быть солдатом! — орал Димка.
Мама лупила его до тех пор, пока он не передумал воевать. А вечером у него состоялся мужской разговор с отцом.
— Ты, в самом деле, хочешь быть солдатом?
Димка долго оглядывался по сторонам, но, убедившись, что мамы поблизости нет, шепотом признался:
— Я хочу воевать на стороне наших.
— Допустим, — сказал отец. — Но оружием воюют только плохие солдаты, хорошие воюют умом.
— Да?
— Да.
— Что-то я не слышал о таких, — ехидно прищурился Димка. — В кино все стреляют.
— В кино показывают, как не надо поступать.
Брат деловито почесал за ухом, соображая, и видно было, что он старался на совесть.
— А как называются хорошие солдаты?
— Дипломаты.
Это слово ему ни о чем не говорило. От крушения прежних представлений он снова заревел, приговаривая:
— Для плохих людей не делали бы пистолеты-ы-ы…
— Их делают для хороших, например, для спортсменов.
Сошлись на том,
Да-а, я была менее покладистой, чем Димка. В итоге он имеет высшее образование, а я — среднее профессиональное. Страшно подумать, как могла бы сложиться моя судьба, не попади я к Ясеневой.
Мальчики, естественно, обратили на меня внимание и пытались улучить момент, чтобы познакомиться. Пока я выхаживала Дарью Петровну да бегала по ее следственным поручениям, я была для них недосягаема. Теперь же они окружали меня стайкой и после первых расспросов стремились выговориться сами. Они знали все друг о друге, и когда после короткого общего разговора кто-то один завладевал инициативой исповеди, остальные отходили в сторонку.
В один из вечеров мне попался нескладный рассказчик, и я успевала поглядывать на экран телевизора и одним ухом слушать его.
— Вчера в Новороссийске совершено еще одно преступление. Криминалисты, с которыми мы успели встретиться, относят его к разряду серийных, направленных на убийства подростков. В пять часов вечера гражданка Сухарева Елена Моисеевна, возвратившись с работы, обнаружила в квартире уже остывшие тела двух сыновей. Подростки были зверски убиты, изуродованы и упакованные в скотч. Здесь же находились трупы двух домашних собак. Характер преступления, действительно, позволяет предположить, что его мог совершить орудующий в городе маньяк, которого пресса окрестила Зверстром. Так Зверстр или не Зверстр? Отвечая на этот вопрос, оперуполномоченный городской прокуратуры Геннадий Леонидович Полевых отметил, что в данном случае убийство является двойным и совершено в доме, а не на улице. При этом замок на входной двери не был сломан, и это позволяет предположить, что дети хорошо знали убийцу, сами впустили его в квартиру. В связи с этим органами внутренних дел Октябрьского района разыскивается Сухарев Николай Антонович, отец подростков, который за две недели до убийства скрылся с места работы и временного проживания и нигде среди знакомых не появлялся. Всем, кто…
После этого сообщения я два дня не отходила от Ясеневой, старалась не только сама не проговориться об услышанном, но и не допустить, чтобы о нем ей сообщил кто-то другой. Дарья Петровна вошла в полосу спокойного творчества. Она давно закончила статью о Раюке, и я тут же в отделении отбарабанила ее на старой «Оптиме» и отнесла в редакцию заказавшего ее журнала «Время». Больше срочных работ не было, и она позволила себе впадать в неопасные (легкие!) формы поэтического транса, развивая в них мысль о том, что февраль — холодный, неуютный месяц, он всех разъединяет, люди укрываются в жилищах и теряются в его сумрачной стихии. Только лирическая героиня да ее возлюбленный находят приют под покровом февраля, ибо теперь обезлюдившие подлунные пространства принадлежат им безраздельно.
Я не бегала по вечерам на посиделки, а терпеливо сопела, сидя на кровати и беззлобно читая роман Бушкова «Бульдожья схватка», польстилась на подзаголовок «Сентиментальный роман». Дело продвигалось с трудом, потому что там, где разговор заходил о сантиментах, перед глазами возникала Алешкина рожица, страсть как волнующая меня. Я отвлекалась от чтения, в левой части груди что-то начинало сжиматься и горячеть. Говорят, что там находится сердце.
На третий вечер к нам пожаловала мадам Дубинская, белая, как смерть, хотя лично я назвала бы смерть бесцветной, потому что она убивает краски жизни, к которым не как самая последняя относится и белая. Так вот. У нее дрожали посиневшие, обескровленные губы, и она не говорила, а сипела.