Убить Зверстра
Шрифт:
— С первым вопросом разобрались, — мягко продолжала Ясенева. — Теперь вопрос второй: когда к вам должна приехать Аля?
— Давно уже должна, так ведь не едет. Она ко мне через день-два приезжала.
— А вы ей звонили по вечерам?
— Да. И сейчас звоню, но их нет дома.
— С момента последнего их приезда к вам вы с нею разговаривали по телефону?
— Да.
— Когда?
— На следующий день, вечером.
— В котором часу?
— Точно не помню, перед программой «Время».
— Ничего не путаете?
— Алина не любит отвлекаться от этой передачи. Она просто не берет трубку. А после нее звонить уже поздно.
— Та-ак.
Я позволила себе встрять в разговор.
— Трагедия произошла в ночь перед этим днем, о котором она говорит, — естественно, я обращалась к Ясеневой. — До программы «Время», в которой прозвучало о преступлении, Алина Ньютоновна и Николай Антонович еще ничего не знали о нем.
— О чем вы говорили с дочерью? — не отреагировав на мои слова, обратилась она к Жанне Львовне.
— Ни о чем. Как обычно.
— Вам ничего не показалось странным? Ничто не насторожило?
— Абсолютно. Алина была спокойна, в хорошем настроении.
— Она не говорила, что Сухарев куда-то отлучался?
— Не говорила, но если б отлучался — сказала бы. Ведь это была бы новость, а Алина говорит мне обо всех новостях, вплоть до самочувствия соседской кошки. Поговорить-то хочется. А что в нашей жизни так уж часто меняется? Ничего. Вот и говорим обо всем подряд.
— Сколько времени он живет у вашей дочери.
— А вот столько, сколько я тут лечусь. Две недели.
Все выговорились, и на нас упала тяжелая тишина, прерываемая доносившимися из коридора голосами больных и грохотом водопроводных труб, возникающем тогда, когда в соседней палате открывали кран. Затем ее горестным вздохом прервала Дубинская.
— Что делать? Ума не приложу.
— А вы зачем ко мне-то пришли?
— Так ведь… Как зачем? Вам виднее со стороны. Может, чего подскажете. Вы меня извините. Я знаю, что вам волноваться нельзя, а я… — она сделала попытку встать и уйти.
— Подождите, — остановила ее Ясенева. — Мы еще чайку не попили. Ира, сегодня чай за тобой.
Я промолчала, что он и вчера был за мной, и позавчера. Кому повем печаль свою?
— Если вам угодно прислушаться ко мне, то вспомните, что я вам сказала — никому ни слова. С дочерью будете говорить, делайте вид, что вы ничего не знаете. Хорошо бы мне с нею поговорить, — мечтательно произнесла Ясенева.
— Как мне ей об этом сказать?
— Познакомьте нас.
— Вы думаете, все будет хорошо?
— Я думаю, вас не обманывает интуиция.
Гостья сидела у нас еще часа два. Дарья Петровна плела небылицы к случаю, пока не убедилась, что нервное напряжение Жанну Львовну отпустило совсем.
Я откровенно клевала носом и удивлялась, что женщины старше меня возрастом так долго бодрствуют. Не забывайте, что нам регулярно вдувают в вены всякую муть, от которой хочется спать.
Но я напрасно надеялась, что с уходом Жанны Львовны, мой рабочий день завершится.
— Выкладывай, — миролюбиво предложила Ясенева сразу же после ее ухода.
В запасе у меня было только то сообщение, которое я услышала в новостях в первый вечер после совершения преступления. Я запомнила его почти дословно и теперь добросовестно повторила вслух. Нет, какие способности я скрыла от школьных учителей! А чего пряталась? Могла бы вместо троек иметь пятерки, и сейчас не сидела бы здесь, а… занималась бы, например, поимкой маньяка. Тем более что юридический и театральный институты уравновешивались на весах моих желаний.
— И больше ничего? — уточнила неутомимая больная Ясенева, прервав цепь моей досрочной переоценки ценностей. Может, она и права. Говорят, это с возрастом приходит само собой и не надо напрягаться и мучиться, чем я только что пыталась заняться.
— Не знаю. Я же все последующие вечера просидела возле вас.
— Сегодня, выходит, информацию опять повторили.
— Конечно, если объявлен розыск, — я судорожно зевнула.
Уснули мы поздно.
***
Наутро события сгустились. Может быть, нам повезло, хотя, думаю, скорее, повезло Дубинской.
Речь вот о чем. Ясеневой опять приснился сон. Она утверждала, что помнит его абсолютно отчетливо, во всех деталях делиться со мной она не стала, считая это бесперспективным занятием. Что я могла ей сказать или предсказать?
Прихлебывая чай с медком — редчайшее явление, мед Ясенева не любит, — она то и дело посматривала на часы.
— Вы куда-то торопитесь? — осведомилась я, делая на всякий случай спортивную стойку: ну как придется сопровождать ее куда-нибудь.
— Не придется, — ответила моя ясновидящая на еще четко не обозначившийся у меня вопрос.
— Что?
— Ехать никуда не придется, не напрягайся. Я жду Гоголеву, хочу перехватить ее до оперативки.
— Зачем, рассказать сон? Вы думаете, она вам его растолкует?
— Не думаю, потому что ничего толковать не надо. Я должна предупредить, что сегодня у нее будет тяжелый день, случится какая-то сложная коллизия. Она должна быть во всеоружии, не расслабляться.
— А я? — до меня дошло, что именно с этим и связан сон, о котором Ясенева упомянула сразу после пробуждения.
Тогда она потянулась, по-кошачьи выгнулась, закинув руки за голову и повернув на бок согнутые в коленях ноги.
— Сегодня мне было видение, — сообщила интригующе.
Я не всегда задаю вопросы об интересном или непонятном мне, даже те, которых от меня ждут, намекают, мол, спроси, пожалуйста. А чего? Сколько можно мной манипулировать? И я промолчала. Но она все-таки добилась своего и поймала меня на куче вопросов. Хоть они впрямую вещего видения и не касались, но дело было, как оказалось, именно в нем.