Убить Зверстра
Шрифт:
Короткая стрижка на реденьких волосах который день не имела укладки.
Женщина была в трауре, на ней все было черным. Узкая длинная юбка, блузка с претенциозным острым вырезом, кофта, с небрежно расстегнутыми пуговицами, скрывающая и неуместное в данной ситуации декольте, и детали талии — все несло на себе приметы глубокой печали: где-то было подмято, где-то перекосилось на фигуре, где-то испачкалось мелом.
Из всего, что охватывал взор, лишь глаза были безукоризненно ухоженными. Это казалось странным и выдавало, что женщина в охватившем ее оцепенении автоматически делала то, чему раньше уделяла много тщательного внимания. Но и глаза, выделяющиеся на всем противоречивом облике, в соответствии с общей закономерностью не имели цвета, он как будто здесь и присутствовал, и как будто не было его. Потерявшие цвет, глаза широко глядели поверх людей и предметов. Преступив порог, женщина не сделала попытки осмотреться, выбрать место, разместить свои вещи.
Следом за ней показался, а затем, увидев, что мы с Ясеневой одеты, вошел смелее моложавый благообразный мужчина. Он держал в руках свое пальто и пальто женщины. Неяркая, без отличительных черт наружность, невысокий для мужчины рост, такой, что он был почти вровень со своей спутницей, неуловимая благообразность черт, манера держаться оставляли впечатление умеренности, доброжелательности и мягкости. Он был полной противоположностью Елене Моисеевне, ибо это была она, даже терялся на ее фоне, но вместе они составляли какую-то высшую гармонию, хотя и не ту, которую сразу видят и отмечают люди.
— О, кого я вижу, — он положил вещи на стул и пошел в сторону Ясеневой, раскинув руки. — Дарья Петровна, и вы здесь? Сколько же лет я вас не видел?
— Да, поди, уж лет девять, — подымаясь ему навстречу, сказала она. — Да, точно девять. Приятно, что вы меня узнали. Вы ничуть не изменились, дорогой Игорь Сергеевич. Все так же молоды.
Они дружески обнялись. Вновь прибывшая больная стояла, не шелохнувшись, и все так же созерцала что-то недоступное остальным.
— И часто вы здесь бываете? — спросил Дебряков. — Интересуюсь как ваш участковый психиатр, правда, бывший.
— Перемены в деятельности?
— Перешел на работу в частную клинику.
— Понимаю. Я здесь не так часто, как надо было бы. Но раз в два года отмечаюсь. А вы какими судьбами?
— Вот, — он показал на Сухареву. — Привел к вам новенькую, дорогого мне человечка. Прошу любить — Елена Моисеевна. — Он подошел к женщине, взял ее за руку и подвел к Ясеневой.
— Леночка, познакомься. Это моя давняя пациентка Дарья Петровна Ясенева, поэтесса, коллекционер талантов, умница. Тебе рядом с ней будет хорошо.
— Да, — неопределенно отозвалась она, не поменяв выражение лица.
— Занимай эту койку, — он показал ей на свободное место.
Сухарева прошла туда и села, отвернув уголок покрывала.
Дебряков поговорил с Ясеневой на вежливые темы еще минут пять, и стал прощаться.
— Леночка, ты попала в окружение знакомых и хороших людей. Чувствуй себя здесь свободно, я буду приезжать как можно чаще. Хорошо?
Она не ответила. Игорь Сергеевич надел пальто, а ее вещи разместил на вешалке.
— Лена, ты мне что-нибудь скажешь?
— Не уходи, — прошептала она, прижав к себе его руки.
Ее слова прозвучали так горестно и обреченно, что надо было быть именно мужчиной, чтобы не поддаться просьбе.
— Милая, я не могу находиться возле тебя все время. Ты в больнице, возле тебя наши друзья. Тебе нечего опасаться. Ну же, очнись, я прошу тебя.
Она молчала, глядела на него с мольбой и отчаянием, но его руки не отпускала.
— Ты видишь эту женщину? — он показал на Ясеневу.
— Да, — она даже взглянула туда, куда он показал.
— А ее имя запомнила?
— Ясенева. Я знаю ее стихи.
— Что же ты сразу не сказала? — подхватил он. — Помнишь что-нибудь?
Прости.
Я говорю «Прости!»
За скупость слов,
За краткость встреч,
Что удалось тебя найти,
Но не сберечь.
Сухарева декламировала срывающимся на плач голосом и Дарья Петровна увидела в этом надежду. Она незаметно показала Дебрякову знак одобрения и взмахом руки дала понять, что он может спокойно уходить. Подойдя к Елене Моисеевне, Ясенева присела перед нею на корточки и, привлекая к себе ее внимание, сказала:
— Спасибо. Вы сделали мне приятный подарок. Позвольте и мне вам отплатить тем же?
— Как это?
Она отзывалась на текущие события! Ее интерес следовало поддержать.
— Об этом мы поговорим позже. И, поверьте, вы не будете разочарованы. А сейчас давайте отправим Игоря Сергеевича на работу, его ждут пациенты. Мы же займемся своими делами.
— Какими? — Елена Моисеевна отпустила руки Дебрякова.
— О, их у нас много и все они не терпят отлагательств.
Я приблизительно представляла, о чем говорила Ясенева: в последнее время мы созерцали темное мартовское небо и гирлянды светящихся на нем точек, любовались слегка потеплевшим мерцанием звезд.
— Ох, и огнище полыхает в их недрах! — воскликнула я, проникшись масштабами неба.
— Ха! Не обязательно, — приземлила меня Ясенева. — Вон видишь у самого горизонта, — показала она на запад, где, едва опустилось солнце, загорелась огромная звезда, — это Венера. Она состоит из твердого вещества. И хотя температура там выше, чем на Земле, но огонь все же не полыхает.
— Чего же она светится?
— Она отражает свет Солнца.
— Ха! — подражая ей, удивилась я.
— Венера имеет одну особенность, отличающую ее от других планет Солнечной системы, — я навострила ушки, ожидая услышать что-то таинственное, известное только узкому кругу посвященных. — Она имеет самую плотную атмосферу из всех планет, окружающих наше Солнце.
— Это как-то видно отсюда?
— Нет, отсюда этого не видно.
— А, — разочаровано вздохнула я.
Затем наступил более глубокий вечер, переходящий в ночь, и она показала мне Плеяды, Тельца, Орион. В Тельце она учила выделять Альдебаран, в Орионе — самом замечательном созвездии неба — Бетельгейзе. Она говорила, что эта звезда — красный сверхгигант. Во! Потом показала Ригель, еще более яркую звезду в Орионе, хотя я видела мало разницы между Ригелем и Бетельгейзе.
— В звездах, да, бушует огонь, — рассказывала она.