Убить Зверстра
Шрифт:
— Имела намерение подлечить тут нервы, — изрекла она от порога, словно упрекала нас в том, что это дело у нее напрочь не выгорает, так оно и оказалось впоследствии. — Знаете, как бывает после тяжелой утраты? Хочется тепла, ощущать, что тобой кто-то занимается. А тут Елизавета Климовна, сестрички — все такие внимательные. Создавалась иллюзия, что у меня все хорошо, — тянула она непонятную мне поначалу резину.
— Чего это вы, едва войдя, ударились в разглагольствования? — почти агрессивно спросила я, нам не подходили такие настроения.
— Николашу обвиняют
Ну почему мир так тесен! Почему-у?
Я онемела, лишь отчаянно подмигивала и, предостерегая, строила ей ужасные гримасы. Когда это не помогло, отважно шагнула навстречу, фактически это был бросок на амбразуру. Куда там! Она не способна была воспринимать окружающее, если под этим подразумевать меня, а заодно и некоторых других. Из всех нас, обитателей отделения — больных и медперсонал — ее выбор решительно пал на Ясеневу, и теперь, не отклоняясь от курса, Жанна Львовна перла к ней напролом. Ей важно было переложить на плечи Ясеневой свои неприятности, и пока она этого не сделала, — оставалась невосприимчивой к внешнему миру, как глухарь на весеннем току.
— Но я же верю Алиночке! Он был неотлучно возле нее все эти дни, все ночи. Слушайте, это только ненормальный так быстро может оставить Алиночку, она — прелесть. Они нашли удивительную гармонию друг в друге и не расставались. Поверьте, — она поднесла к яремной впадине трагически сжатые руки, — он не мог этого сделать.
Надо отдать должное Ясеневой и тому лечению, которое провела Гоголева. Дарья Петровна моментально усекла, что я скрываю от нее какую-то информацию, и словно сама отстроилась от нее: ни кивка, ни вопроса, ни порыва к сочувствию. Как сидела, так и осталась сидеть, лишь подняла голову и внимательно начала рассматривать говорившую.
Но это была маска, она отводила нам с этой дамой глаза, потому что по нервному трепету тонких ноздрей понятно было, что она впитывает услышанное с живейшим интересом.
Когда я поняла, что основная новость — о совершенном преступлении — сказана, стала и себе прислушиваться к ошарашившим меня деталям. Жанна Львовна долго плакала и причитала. Нового больше ничего не сказала, кроме того, что Сухарев Николай Антонович мог бы составить счастье ее дочери, несправедливо овдовевшей в столь молодом возрасте. Но над нею, по всему видно, довлеет рок, и теперь этого человека тоже пытаются отнять у нее самым вероломным, страшным образом.
Пока до меня доходил смысл услышанного, Дарья Петровна уже начала действовать. Она поднялась и уступила гостье свой стул.
— Присядьте. В нашей комнате это самое энергетически благоприятное место, — несла она модную околесицу. — Минуты через две вам станет легче.
С этими словами накапала в стакан с водой своих целебных настоек и подала его Дубинской.
— Выпейте.
— Голубушка, — подхватилась та, сжимая кисти рук Ясеневой, преданно заглядывая ей в глаза, пытаясь проникнуть на самые их донца. — Вы верите мне?
— Безусловно. Вы сядьте, сядьте.
— Да, да, — закивала Жанна Львовна и залпом выпила предложенное лекарство.
Она вытерла мокрые губы и облитую микстурой бороду голой рукой, отерла ее о халат и, наконец, угомонилась, взирая с преданностью и невысказанной надеждой на Ясеневу.
— Вы в состоянии ответить на два вопроса? — тихо и буднично спросила та.
— Да, конечно. Благодаря вам — вы меня успокоили. Спасибо, — из гостьи вновь посыпался горох слов.
— Кому-нибудь, кроме нас с Ирой, вы говорили о Сухареве и Алине?
— То есть, что она с ним знакома?
— Нет, что он сейчас находится у нее?
— Не говорила. Я и вам этого не говорила.
— Это неважно. А то, что Аля с ним знакома, — говорили другим людям?
— Этого тоже не говорила. А почему вы спрашиваете? Я только вам… вот как услышала сейчас по телевизору, так сразу к вам ноги и понесли.
Она бы вновь говорила долго, но Ясенева уже завладела инициативой.
— Хватит, — мягко нажимая ей на плечо и затуманенным взором вглядываясь в темноту за окном, стоя вполоборота к нему и лицом к Дубинской, сказала Дарья Петровна. — Об этом хватит. Но почему тогда, раз вы только что узнали эту трагическую новость и не виделись несколько дней с дочерью, утверждаете, что Николай Антонович был неотлучно возле нее?
— Так ведь это случилось третьего дня… так? — уточнила она у нас.
Ясенева вопросительно посмотрела на меня, и мне ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть.
— Так, — перевела Ясенева мой кивок на язык человеческой речи.
— Ну вот. А Аля с ним накануне ко мне приезжала, — Жанна Львовна вновь скуксилась и залилась слезами. — Все щебетала о своем счастье, все радовалась. Поймите, она с первой встречи поняла, что это ее человек.
— Допустим.
— Да он никуда от нее не отлучался! Его жена работает на улице Гоголя, в двух кварталах от дома Алины. Она запросто могла столкнуться с ним, если бы он высунулся на улицу.
— Так-таки все время в квартире и сидел?
— Почему? Нет, конечно. Алина брала его с собой, когда выезжала по делам. Но тогда он все равно находился при ней.
— Может такое быть, что, возвращаясь от нас, он все-таки покинул Алю и решил наведаться домой? Допустим, взять что-то из одежды.
— Может, что же тут невозможного. Но, думаю, Алина подвезла бы его к дому, подождала в машине, пока он соберется, и увезла бы к себе. Во всяком случае, сейчас, если бы он был не рядом, она давно приехала бы ко мне.
— Да. Похоже.
Ясенева наклонилась к Дубинской.
— Вы твердо уверенны, что никому об этом ни слова не сказали?
— Я, конечно, сразу впала в панику, но ни единой живой душе не успела ничего сказать. Бог миловал.
— Надеюсь, вы поняли, что благоразумнее и впредь молчать и молчать по сему поводу?
— Да. Что за вопрос?
— А еще лучше — вообще забыть, что что-то знаете об этом человеке.
При этих словах Дубинская резко отстранилась от Ясеневой, с минуту смотрела на нее дикими глазами, а потом обреченно наклонила голову и начала рассматривать свои руки, слегка массируя их.