Убийство на Аппиевой дороге
Шрифт:
Глава 29
Между тем жизнь в городе шла своим чередом. Редкий день обходился без контио, на которых трибуны из числа самых радикальных неизменно произносили речи, направленные против Милона. Сам я благоразумно оставался дома за надёжно запертыми дверями; но Эко, взявший за правило не пропускать подобных собраний, уверял меня, что всё происходит тихо-мирно, и что солдаты Помпея строго следят за порядком.
– Не знаю уж, что лучше, - сказал я однажды, - когда собрание превращается в бунт, или когда
– Но так же не могло продолжаться. Кто-то должен был прекратить беспорядки.
– С таким же успехом мы можем снова завести себе царя. Всё равно с этими солдатами на улицах чувствуешь себя как в Александрии, где шагу не ступишь, чтобы не наткнуться на солдат Птолемея.
– Что ж, будем надеяться, что солдаты Помпея смогут лучше поддерживать порядок, - отвечал Эко. – Честное слово, папа, такое впечатление, что ты вздыхаешь о старых добрых разудалых временах, когда толпа бесчинствовала, как хотела.
– Ты прекрасно знаешь, что нет. Я не о прошлом вздыхаю – меня пугает будущее.
– А люди живут настоящим. Пока ещё никто слова не сказал против солдат на улицах.
– Именно. Пока ещё.
Известие, что скоро в нашем доме появятся ещё два рта – дети, мальчишки, за которыми нужен глаз да глаз! – Бетесда, вопреки моим опасениям, восприняла совершенно спокойно. Неужели она считает меня таким слабым после пережитого, что ни в чём не перечит? Или же в мою жену вселился дух поверженной Минервы, навсегда сделав её невозмутимой?
Её собственное объяснение было куда проще. Хорошо, когда в доме есть дети, сказала она и добавила, что в своё время очень привязалась к маленьким Эко и Метону, так что если боги судили, чтобы в нашем доме прибавились ещё двое детей – что ж, так тому и быть. А прокормить всех всегда было трудной задачей, особенно с тех пор, как у нас стал жить Давус, который ест ещё больше, чем бедный Белбо; но она как-нибудь справится.
Ещё более неожиданной стала для меня реакция моей дочери. В своё время нам пришлось вытерпеть целую бурю её капризов, когда на свет появились Тит и Титания, и Диана перестала быть самой маленькой. Но с тех пор прошло шесть лет, и Диана из ребёнка превратилась в девушку. К тому же, ей не придётся относиться к Мопсу и Андроклу как к братьям. Я ведь не собирался усыновлять их; они просто стали бы слугами, выполняли бы поручения Бетесды. Всё же я, конечно, ожидал, что Диана воспримет новость без особой радости. Я не удивился бы, если бы она наотрез воспротивилась. Чего я никак не ожидал – это что она разрыдается и выбежит из комнаты.
– Во имя Юпитера, что с ней творится? – спросил я у Эко. Тот лишь пожал плечами.
– Видимо, она не в восторге от твоей идеи.
– Понятно, что не в восторге. Но почему она плачет?
– Ей семнадцать, папа. Она будет плакать от чего угодно.
– Бетесда говорит, что за всё это время пока нас не было, Диана не пролила ни слезинки.
– Значит, надо было сказать «ей семнадцать; она не заплачет, что бы ни случилось». Папа, мы как-то уже говорили об этом. Ей пора замуж. Наверно,
– Значит, по-твоему, всё дело в этом?
– Честно говоря, не знаю. Ты сам думал, за кого бы её выдать?
– Когда я мог об этом думать, сидя дома? Это ведь ты каждый день снуёшь по городу и ходишь на все эти контио.
– Ну, среди того отребья, что там собирается, вряд ли найдётся подходящий жених для моей сестрёнки.
– Может, у Менении есть родственник подходящего возраста, - предположил я.
– Или Метон знает кого-нибудь подходящего среди своих однополчан.
– Пожалуй, ты прав; нам и вправду следует этим заняться, - признал я. – Но прежде всего я хочу починить наконец статую Минервы.
Несколькими днями позднее один из телохранителей Эко прибежал домой крайне взволнованный. Давус провёл его в мой кабинет.
– На Форуме начинается контио, - сообщил он прерывающимся голосом – видно, так спешил, что по Спуску поднимался бегом. – Хозяин говорит, чтобы ты непременно пришёл.
– Почему?
– Он говорит, что ты обязательно должен это видеть. Он ждёт тебя.
Мы с Давусом последовали за ним на Форум.
Перед рострой колыхалась толпа. Трибун Планк произносил речь. Чуть поодаль на ступенях развалин курии стояли вооружённые солдаты. Должен признать, что при виде их я почувствовал себя увереннее.
Эко мы нашли довольно быстро.
– В чём дело? – спросил я его.
– Если слухи не врут, Планк намерен предъявить собранию – а, вот они. Смотри!
На ростру поднялись пятеро. Держались они неуверенно – встревожено озирались и явно были не в своей тарелке. Взяв за руку того, кто шёл первым. Планк потянул его за середину платформы.
– Гражданин, назови собранию своё имя.
Человек в ответ пробормотал что-то неразборчивое. В толпе послышались смешки и издевательские выкрики.
– Нет, гражданин, - дружелюбно сказал Планк, - так не годится. Видишь солдат вон там, на ступенях курии? Представь себе, что обращаешься к ним.
– Меня зовут Марк Эмилий Филемон! - прокричал человек. Это заявление было встречено шумным одобрением.
– Скажи, Филемон, - продолжал Планк, - ты случайно не помнишь, где был в тот день, когда убили Публия Клодия?
– Ещё бы мне не помнить, - отвечал Филемон. – Я был на Аппиевой дороге. Вместе со своими товарищами. – Он кивнул на остальных. – Мы шли в Неаполь. Лошадей у нас не было, пешком шли.
– И как далеко вы успели добраться?
– Мы как раз подошли к Бовиллам.
– И что вы там увидели?
– Мы застали битву.
– Где именно?
– Возле харчевни. – Толпа затихла, жадно ловя каждое слово. Филемон прочистил горло и продолжал. – Какие-то люди с мечами ломились в харчевню. Похоже, там кто-то засел; и те, кто были снаружи, пытались добраться них. Мы видели, как они взломали дверь, стали выволакивать людей и приканчивать их – тут же, на дороге. Вокруг всё было забрызгано кровью.