Участковая для нечисти
Шрифт:
Безусловно, и речи идти не могло о том, чтобы он куда-нибудь ее пригласил, но… но… Каким?
Он очень спокойный, мягкий и деликатный.
Добродушный и большой.
Но ему не очень нравятся люди.
И не очень нравятся полуночники.
Ему и там и там не то, чтобы некомфортно, а как-то… погранично что ли. Он настолько привык к тому, что и там, и там ему нет места, что больше сам не оставляет его в своей жизни.
Мысли снова зашли на опасную колею, и Лида, потянувшись к расческе, тихо позвала:
– Тимофей…
Домовой появился в комнате с подносом, на котором стояла чашка с кофе, тарелочка с ватрушками. На его лице пополам со смущением играла яркая улыбка.
– Доброго утречка, матушка!
– А как же… Как?!
– выдохнула Лида.
– Мельник сказал, матушка. Что проснулись вы, и кофе сейчас попросите сделать.
Лида закрыла губы ладонью, но все равно они разъехались в шальной улыбке.
– А сам Миша?
– Уехал, матушка. Сказал, что у него дела есть, а вы сегодня заняты будете. И бабушка ваша сегодня встала рано, с ним уехала.
Сердце снова кольнуло.
«Ты помнишь, кто здесь твой жених?» - сделала себе Лида суровое внушение, потом улыбнулась Тимофею:
– Спасибо за кофе и ватрушки! С апельсиновым джемом?!
– Да, матушка. Ваш брат сказал, что вы среди прочего его любите.
– Ну, Тимофей, удружил!
– Рад стараться, матушка.
Домовой поклонился с чувством собственного достоинства и пропал.
Лида, расчесав непослушную копну волос, перебралась за стол.
Все было хорошо, а почему-то неожиданно захотелось плакать.
Вчера закончился праздник леса. Они просидели за костром не так уж и долго, не то до трех часов, не то немногим больше, а потом все разошлись по домам.
Были потушены костры, затихли гитары, и пакеты с мусором были вынесены на свалку.
Впервые за праздник не произошло вообще никаких эксцессов. С обывателями. И полуночниками тоже. Дети благодаря бабушке, хозяевам лесному и водяному были в безопасности и не помнили ничего о том, что случилось. Взрослых защищало их неверие в мир полуночников, а вместе с ним отряд элитных спецназовцев. Лида и Мельник пережили убойное проклятье. К счастью, пережили.
Что случилось Лиде не сказали, но и бабуля, и сам Миша в один голос сказали, что ночевать сегодня будут не на Мельнице, а в доме Степана Викторовича.
И вместо того, чтобы сразу отправиться домой, на часах было без четверти четыре, Лида отправилась в участок.
Когда в четыре утра вернувшись домой, она упала в кровать, Миша и папа с бабушкой еще сидели на кухне. Тимофей внимательно слушал разговор, да время от времени подливал им в кружки свежий чай.
Остаток ночи прошел без тревог. И это было добрым знаком.
А сама Лида, в отместку родным, не сказала ни слова о том, зачем ездила в участок, верхом на келпи Шторме, вместо того, чтобы сразу отправиться спать.
Она надеялась, что сон, приснившийся ей у костра, был в руку! И медальон в ее сейфе действительно освободился от грязи. Но, увы… Сон поманил надеждой, но не сбылся. На пару кусков грязи стало меньше, но действительно ли это нечто было приснившимся медальном, сказать было до сих пор нельзя. А Лида так надеялась!
Планшет еще лежал на краю кровати, приветливо высвечивая полную антенну связи. И, решившись, девушка потянулась к клавише быстрого вызова, на которую пару дней назад добавила Мельника.
«Ты не имеешь права!» - рассердилась Лида сама на себя. Протянутая рука зависла в воздухе и упала на стол. Чуть обиженно звякнуло блюдце, брызги горячего кофе попали на руку. И стало не до звонков и не до собственных душевных метаний.
А потом Лида напомнила себе, что она девушка гордая - это раз; она понятия не имеет, как Мельник к ней относится - это два; у нее есть жених - и это три; она сама не знает, как относится к Мише - и это контрольное «четыре».
Пожалуй, вот это «контрольное» и было самой большой бедой.
Прежде чем что-то желать от окружающих, следовало разобраться в себе.
Безусловно, ее к нему тянуло, как магнитом. Обаяние Миши, наверное, было такой силы, что перед ним никто вообще не смог бы устоять. К тому же, он был ее бывшим женихом, ведь помолвку то тогда разорвали. Значит, бывший. Только принцем-медведем для Лиды он оставался по-прежнему.
И… Щеки залило лихорадочным румянцем, наверное, всего на самую малость, на чуть-чуть, она была в него влюблена.
А любила Лида, конечно же, Лешку.
Пусть даже он такой…
Далекий. Чужой.
«Кого я люблю?» - пришло в голову резкое.
– «Я люблю того мальчишку из детства, но этого незнакомого мне человека любить я не могу! Я ведь ничего о нем не знаю. Чем он жил, как он жил, чем занимался, как работал. Он не читал половину моих писем, и… не знает огромный пласт из моей жизни. Мы сейчас два незнакомца, которым только предстоит познакомиться сначала. Но он в отпуске, у Лешки не так уж и много времени на это. А у меня работа, полуночный мир. Человек, меня хорошо знающий, никогда не предложил бы мне бежать от того, что составляет важную часть моей новой жизни! Ведь я… я…»
На смену резкому настрою пришла грусть.
Она не знала этого.
Лида больше не знала, кто она. Человек. Несостоявшаяся Баба яга. Дочь женщины, попробовавшей плоть русалки. Матушка полуночного мира. Участковая для нечисти. Валькирия по характеру, как называл ее Шторм.
Кто она?
Ни то, ни се.
Поэтому и была недостаточно хороша для Миши.
Поймав мысль за краешек хвоста, Лида рассердилась сама на себя.
Можно подумать, это самое важное!
Можно подумать, нет…