Учителя эпохи сталинизма: власть, политика и жизнь школы 1930-х гг.
Шрифт:
Но, хотя в данном частном случае учительницу и восстановили на работе после увольнения за якобы имевшие место антисоветские действия родственника, это восстановление справедливости не означало отмены в других случаях наказания учителей за их собственные высказывания и действия, считающиеся антисоветскими. На самом деле критика партией «чрезмерной» бдительности заставляла учителей в школе и в повседневной жизни еще строже следовать установленным властями правилам.
Репрессии угрожали человеку еще и потому, что не было никакого определенного порядка действий или четкого политического курса. В конечном итоге, судьбами людей распоряжались лица, обладавшие хоть какой-нибудь властью. Именно они решали: кому, когда, как воздать и за какие деяния и связи. Власть выбирала: ты — «хороший, честный человек» или ты — «враг народа» — и своему выбору придавала силу закона. Как
Незащищенность учителя
К учителям всегда были прикованы испытующие взгляды учеников, школьного начальства и местных жителей. Бывший учитель и директор школы сравнивал свое положение с жизнью инженеров или заводских рабочих: «[Я] не мог расслабиться ни на минуту, мне приходилось говорить, и говорить только правильные вещи». Риск сказать что-то «неправильное» был велик, учителям грозило наказание за случайную реплику, на самом деле не содержащую никакой политики. Один бывший директор описал такой случай:
«Учитель в моей школе писал примеры на доске. Чтобы отделить их друг от друга, он проводил линии, которые случайным образом оказались похожими на свастику. Об этом сообщили куда следует, и он был наказан»{611}.
В такой же манере советские руководители обвиняли учителей — «классовых врагов» в распространении среди учащихся «антипролетарской» идеологии через выполнение заданий с «откровенно контрреволюционным содержанием». Например, учитель математики спросил учеников, какую прибыль советское государство «получает от рабочих», когда продает им молоко, купленное по заниженной цене у колхозников. Инспектор пришел к выводу, что из этого вопроса следует, будто советский народ эксплуатируется своим правительством. Учитель возразил, что «для таких выводов нет достаточных оснований», и предложил ученикам самим поискать решение проблемы. Инспектор же в соответствии с официальной линией вновь раскритиковал учителя за то, что тот придает «контрреволюционное» звучание вполне нейтральной теме. Инспектор заключил свой доклад предостережением, которое вполне соответствует ситуации, сложившейся в стране к лету 1937 г.: «Враг может применить к своей выгоде недостаток бдительности и воспользоваться этой лазейкой»{612}.
Учителя могли быть наказаны даже за бездействие, если они не исправляли «неправильные» утверждения. Школьные руководители докладывали о наказании учителей, которые не обратили внимания на следующие ответы учеников: Советский Союз имеет колонии, правительство заставляет рабочих голодать, роль Сталина в революции 1917 г. преувеличена. Когда учительница Бабина спросила, чем капиталистические страны опасны для Советского Союза, ученик неожиданно ей ответил: «Если буржуазия нападет, зажиточные крестьяне поднимут восстание и при поддержке колхозников выступят против Советского Союза». Как доложил комсомольский инспектор, вместо того чтобы опровергнуть это «контрреволюционное» заявление, Бабина ошибочно позволила учащимся обсудить, почему колхозники могут присоединиться к антисоветскому выступлению{613}.
Бабина, очевидно, хотела пробудить в детях активность. Бывало, что учителя и вполне сознательно ставили под сомнение, хотя и неявным образом, некоторые установки официальной политики. Московского учителя географии С. П. Завистовского обвинили в распространении «антисоветизма» за рассказ на уроке о том, что в Германии везде чисто и больше порядка, чем в Советском Союзе. В Сибири на уроке арифметики учитель дал решить детям задачу на вычитание, в которой требовалось ответить, сколько скота забивают в колхозе. Тотчас же последовало обвинение в сочувствии к крестьянам, которые режут скотину, вместо того чтобы передать ее колхозу. Другие учителя давали задачи по арифметике, из которых выходило, что единоличники производят продукции больше колхозников{614}. Во всех этих случаях учителя прямо или косвенно ставили под сомнение некоторые официальные утверждения и тем самым давали повод для обвинений в пропаганде враждебных взглядов.
Иногда учителя своими высказываниями или действиями откровенно бросали вызов советской идеологии. Один свердловчанин предложил такое еретическое толкование причин и последствий русской революции: «Когда рабочие
Когда под каток террора попали партийные функционеры, на учителей посыпались обвинения в поддержке деятелей, попавших в опалу у Сталина и его приспешников. В 1935 г. Лескова исключили из партии и отстранили от работы за «пропаганду троцкизма» — он не снял вовремя плакат со словами развенчанного партийного вождя{616}. В 1936 г. историка Федорова уволили за то, что он, как говорили, повесил в учительской рядом портреты Ленина и антагониста Сталина — Льва Троцкого. В конце 1937 г. Рябов опрометчиво похвалил маршала Михаила Тухачевского, которого только что казнили, как предателя, подобно тысячам других командиров. Затем Рябов позволил себе еще одну ересь: взялся убеждать коллег и учеников, что Карл Маркс сам ничего не придумал, а все его идеи позаимствованы у других философов{617}.
Исходя из этих примеров учителям могли инкриминировать политические преступления, если их попытки разобраться в политических вопросах шли вразрез с линией партии. В начале 1937 г. учителя физики в Сибири обвинили в «грубой политической ошибке» за отрицание партийного тезиса о возможности построении социализма в одной стране. Когда на Урале учитель с двадцатипятилетним стажем признался на политзанятиях, что не знает ответа на этот же вопрос («в теории понимаю, но не знаю, как это может быть на практике»), директор школы пригрозил его уволить. Но вмешался областной отдел образования, указав, что это ошибочное мнение надо исправить, но в наказании нет необходимости{618}.
Некоторые учителя навлекали на себя гнев властей даже правильными ответами. В конце 1936 г. учительницу Р. Н. Покровскую обвинили в «контрреволюционности» за совершенно верное высказывание, что, по новой конституции, священники имеют право голоса. После абсурдного обвинения в том, что ее «религиозная деятельность» не совместима с преподаванием, Покровскую районный отдел образования снял с работы{619}. Частенько человека ставили в тупик вопросы, не имевшие «безопасного» ответа. В 1937 г. учителям одной украинской школы пригрозили увольнением, когда они не смогли назвать имя секретаря обкома партии. На сей раз эта неосведомленность (реальная или вымышленная) сыграла учителям на руку, так как вскоре этого партийного деятеля «разоблачили» как «фашистского шпиона»{620}.
Эти случаи показывают, какие высказывания, действия или личные качества учителей затягивали их под каток террора. Это могли быть «сомнительный» материал урока или брошенная на людях смелая фраза — набирающие мощь и размах репрессии без промедления обрушивались на учителей. В стране сгущалась атмосфера подозрительности и страха, власти не церемонились ни с кем, при сталинизме каждый человек балансировал на краю пропасти. Работать в школе означало не знать ни минуты покоя, так как учитель при сталинизме был потенциальной жертвой репрессий. Волей-неволей учителям приходилось в школе и за ее стенами вести себя гибко и осмотрительно. Однако прежде чем рассказать о тактике поведения учителей, мы попробуем в следующем разделе найти ответ на вопрос, сколько учителей стали жертвами террора.