Удивительная жизнь Эрнесто Че
Шрифт:
В сентябре 1949-го была арестована Милада Горакова [113] , возглавлявшая в совете фракцию меньшинства. Одновременно задержали еще двенадцать женщин-«заговорщиц», разоблаченных благодаря бдительности секретной службы. В декабре был принят закон, отменивший статус главы семьи, мужчины утратили преимущественное право принятия решений и контроля над женщинами, допускался развод по взаимному согласию «по причине глубинного непонимания между супругами».
Огромная победа над реакционерами.
113
Горакова, Милада (1901–1950) – чехословацкий политик и общественный деятель.
В марте 1950 года Кристина заподозрила, что снова беременна. Она не понимала, как такое могло случиться, считала Хелену «ошибкой природы» и к врачу пошла только через два месяца. Он подтвердил ее опасения.
– Такова великая тайна жизни, которую нам не дано объяснить.
Через четыре месяца Кристине должно было исполниться сорок, и гинеколог посоветовал ей беречься и не утомлять себя слишком долгими репетициями. Она чувствовала себя постаревшей и вообще не была уверена, что хочет снова стать матерью. На принятие решения оставалась неделя. Вечером Кристина поделилась новостью с Йозефом, все поняла по его счастливой улыбке и сказала, что тоже безумно рада. Ее слова не обманули Йозефа, и он поклялся, что теперь все изменится, он станет больше бывать дома и они будут очень счастливы.
– Двое детей – это уже самая настоящая семья!
Кристина отказалась от двух второстепенных ролей в новых спектаклях, решив заниматься только «Федрой», которая уже три года стояла в плане театра. Георг пообещал ей свою помощь, но она столкнулась с непреодолимым препятствием: можно было сделать перевод, точно выразить идеи, даже чувства – но не музыкальность расиновского языка. Кристина часами работала с Терезой и Йозефом, потом подключился Павел, писавший в молодости стихи и наделенный даром декламации, но чешский язык был безнадежно немузыкален и напрочь лишен возвышенности. Друзья Кристины сдались, но она не желала отступаться.
Суд над Миладой Гораковой и ее единомышленницами начался в конце мая 1950 года. Тысячи чехов писали гневные письма с требованием примерно наказать заговорщиц, предавших свою страну. Неделю спустя был вынесен приговор: четырех обвиняемых приговорили к смерти, четырех – к пожизненному заключению, четыре получили двадцатилетние сроки. Народное правосудие восторжествовало. Кристина сочла приговор чудовищным, абсурдным: на суде не было представлено ни одного доказательства вины подсудимых, они не дали признательных показаний и ни при каких обстоятельствах не заслуживали столь сурового наказания. Йозеф же расценил его как сигнал врагам социалистического строя: они должны прекратить любые подрывные действия. Многие актеры считали, что власти устроили весь этот цирк, желая показать, кто в доме хозяин. Никто и подумать не мог, что в их родной стране казнят мать, которая одна растит шестнадцатилетнюю дочь, женщину, не совершившую никакого другого преступления, кроме разномыслия с партией, и верили, что в последний момент осужденных помилуют. Со всего мира приходили телеграммы с просьбой о снисхождении. Уинстон Черчилль, Элеонора Рузвельт, Альберт Эйнштейн, Чарли Чаплин просили президента Готвальда проявить мудрость и великодушие.
27 июня 1950 года Миладу Горакову и трех ее подруг казнили.
Кристина испытывала ужас, отвращение и горький стыд. Ее рвало, болело сердце, беременность превратилась в кошмар. Никто не протестовал, люди – в том числе Йозеф – говорили: «Раз ее осудили, значит была виновна. В нашей стране невиновных не вешают».
Старая песня…
Однажды Кристина проснулась и осознала: вероятно, нет – совершенно очевидно! – Милада Горакова действительно была виновна, иначе ее бы не осудили и не повесили.
Иначе и быть не может.
16 декабря 1950 года на свет появился Мартин. Ребенок родился на неделю раньше срока, роды были трудными и отняли у Кристины много сил, она так кричала, что вены на висках вздулись, а глаза закатились. Врачи и акушерка опасались за ее сердце. Восемь часов адских мук. В тот момент, когда доктор принял решение спасать мать, Мартин покинул утробу матери. Он был весь в крови, сердце не билось, и его пришлось реанимировать.
Кристина восстанавливалась много долгих месяцев. В ней что-то сломалось, и никто не понимал, что именно. На вопрос: «Как ты себя чувствуешь?» – она отвечала: «Пустой…» – и часами расчесывала щеткой падавшие на плечи волосы. Мать написала ей три письма, она, едва прочитав их, роняла на пол, даже не думая отвечать. Тереза заходила за подругой, чтобы повести ее гулять вместе с детьми, часто пекла свой фирменный медовый пирог с миндалем, но Кристина не хотела ни прогулок, ни сладкого угощения. Дважды заходил Георг, но и он не сумел растормошить страдалицу. Кристина больше не думала о «Федре» и часами лежала на диване, глядя в пустоту, закуривала и тут же забывала о сигарете. Хелена не отходила от матери и тихо играла с куклой у ее кровати. Кормилица заботилась о Мартине и занималась домом, Йозеф старался вернуться пораньше, предлагал пройтись, но она всякий раз говорила:
– Я так устала, Йозеф…
Он умел настоять на своем, и они в любую погоду отправлялись вчетвером к Замку. Йозеф нес Мартина и вел за руку Хелену, они дышали воздухом, и на лицо Кристины возвращались краски, а за ужином она в обязательном порядке съедала два куска ростбифа.
Каждый день приносил дурные вести, забирали то соседа, то знакомого. Учителей, рабочих, фермеров, чиновников. Люди говорили себе: «Она – враг? Он – шпион? Быть того не может!» – но все «вражеские агенты» признавали свое участие в капиталистических заговорах. За маской невинности скрывались чертовы предатели, гнусные негодяи, пытавшиеся помешать гражданам строить социализм. В стране окопались враги, их следовало устранить, вычистить административные органы, заводы, фабрики и пресечь распространение вредоносных идей. Чистки помогут оздоровить страну.
Всем приходилось опасаться всех. Давних друзей и знакомых – они ведь могли скрывать свою истинную сущность и причастность к сети заговорщиков. Доверять нельзя было никому. Даже самым близким. Что можно знать о тайной деятельности отца, мужа или сестры? Каждый днем и ночью следил за тем, что говорит: естественное сомнение, пессимистичный комментарий, нечаянное слово, неудачная шутка могли привести человека прямиком в тюрьму. Ни в коем случае нельзя было жалеть арестованных и их потерявших голову близких, следовало забыть, что еще вчера они были вашими родственниками или друзьями. Никакого сочувствия – отпихни от себя оступившихся, как шелудивых собак! Недоверие стало главенствующей эмоцией. Условием выживания.
Местечко Иракли было чистым раем на земле – прекрасным и пустынным. С тех пор как Павел впервые побывал в этом чудесном уголке, друзья приезжали в отпуск только сюда. Поездка из Софии в Варну на доисторическом поезде (он мог бы стать лучшим экспонатом любого железнодорожного музея!), который всю дорогу натужно пыхтел, выбрасывая в воздух клубы смрадного дыма, занимала десять часов, потом нужно было пересесть в такси и еще два часа трястись по плохой дороге до Иракли в окрестностях Обзора, где посол снимал у мэра дом. Да какой там дом – домушку с тремя комнатами и открытой деревянной террасой, служившей одновременно гостиной и столовой. Удобств было немного, зато солнца, света и тепла – хоть отбавляй. Дом соседа справа стоял метрах в пятистах, не меньше, влево на много километров тянулся пляж с божественно бархатистым песком соломенного цвета. Черное море наполняло их души счастьем.
Оно было в их полном распоряжении.
Кто-нибудь то и дело удивлялся: «Какой дурак назвал его Черным? Разве оно не бирюзовое?» – и остальные начинали перебирать оттенки синего, чтобы придумать новое «правильное» название.
Они были неразлучны, как перелетные птицы.
В том августе 1951 года погода стояла просто божественная, на побережье дул легкий ветерок, смягчавший жару. Тереза каждое утро готовила солнцезащитный крем по рецепту жены мэра, смешивая тертую морковь с йогуртом и оливковым маслом, и все намазывали им кожу перед выходом на пляж. Не делал этого один Павел и в результате так обгорел, что целую неделю просидел под плетеным навесом. Кристина вспомнила давние кулинарные уроки матери и приготовила петуха в вине и яблочный пирог. Иногда его превосходительство чрезвычайный и полномочный посол купался голышом, как анархист («Мы все равны, разве не так?»). они чувствовали себя робинзонами на необитаемом острове и были несказанно счастливы. Йозеф и Павел занимались серфингом, Тереза, Кристина и дети с восторгом следили, как они ловко скользят по волнам.