Удивительный Самсон. Рассказано им самим... и не только

Храмов Игорь В.

Следующей ночью он тоже работал, и следующей тоже, при этом его отсутствие среди остальных заключённых не было особенно заметно. Потом работы пришлось приостановить почти на неделю, потому что всё это время стояла высокая луна, и стало невозможно продолжать копать землю без риска быть обнаруженным. Как же мы ждали, когда снова наступит темнота! Через пять или шесть дней Ашаев смог возобновить работу, так как изменилось освещение и оставалось таковым около недели.

Именно в одну из тех ночей смельчака чуть не обнаружили и не застрелили. Но ему повезло, и патрульные прошли мимо, не подозревая, что происходит подготовка к побегу. Охранники, обходившие лагерь, были прямо над ним, когда Ашаев

вылезал из норы, не осознавая опасности. Он замер, и, к счастью, они прошли мимо.

После того как мой напарник рассказал об атом случае и о том, насколько он продвинулся, обе эти информации подвигли нас к решению — в первую же из последующих ночей, которая представится благоприятной для нашей цели, следует попытаться бежать. Но целых две недели условия были совсем неподходящими. Затем неожиданно погода изменилась и, так как мы всё подготовили, то решили больше не ждать, а тотчас же рискнуть.

Выбранная нами ночь отвечала всем ожиданиям. Небо было черным-черно, вот-вот должна была разразиться гроза, ветер при этом дул яростно, но, к счастью, он был направлен от казарм надзирателей. Вскоре мы добрались до подкопа и лихорадочно принялись за дело. В этот раз я шел первым, и, пока я копал, Ашаев отшвыривал землю назад. Прошло около трёх часов, мы вышли наружу примерно в двух футах от проволоки. Очень осторожно мы выбрались и несколько мгновений недвижно лежали, боясь, что нас увидят или услышат. Но нет, не было нужды опасаться тревоги и ещё чего-то ждать. Перед нашими взорами не было никаких признаков человека, до нашего слуха не доносилось ни звука.

Убедившись в этом, мы подхватили наши мешочки с припасами и бросились бежать. И долго мчались в направлении, оговоренном на случай, если нам повезёт вырваться на свободу. Затем силы стали покидать Ашаева, и он запросил передышки. Но я не хотел на это соглашаться и, взяв сто за руку, тянул и тащил его на себе. Мы должны были добраться к лесу до рассвета, а времени оставалось не так много. Я знал, что остановиться раньше будет самоубийством. Только под сенью деревьев мы могли надеяться на более или менее безопасное укрытие и отдых.

Наконец, мы достигли леса и спрятались в нём как раз с началом рассвета. После того как мы прошли вглубь зарослей, мы пали наземь, измождённые и буквально выдохшиеся. Сначала перекусили, но нигде не могли найти воды, чтобы утолить жажду. За лесом были ручьи, но подходить к ним средь бела дня было, понятное дело, более чем безрассудно. Так что, несмотря на муки безводья, нам пришлось оставаться на месте до наступления ночи, когда, хорошо отдохнув за целый день, мы отправились в путь, чтобы оказаться подальше от места нашего недавнего заключения.

Без всяких приключений, достойных упоминания, мы продолжали наш путь, а целью, должен сказать, было, по возможности, добраться до Карпат и выйти навстречу передовым постам русской армии. Как мы собирались это сделать, не вполне представляли. Могу только сказать, что надеялись на это.

Незадолго до рассвета мы добрались до густого леса, и там решились остаться на день, удобно укрывшись, как и накануне. Мы могли бы пройти намного дальше до того, как рассеется темнота, но это нам казалось неразумным, так как на нашей карте мы обнаружили, что следующая лесистая местность находится слишком далеко, чтобы за оставшееся до восхода солнца время нам можно было до неё дойти. Так что, досыта напившись из ручейка, мы направились в лес. Но, пройдя совсем немного в глубь зарослей, мы услышали собачий лай. Это насторожило нас, так как сначала мы не могли быть уверенными, с какой стороны доносились эти звуки. Была ли эта погоня по нашим горячим следам? Схватят ли нас снова? Что надо теперь предпринять?

Из-за того, что лай собак с каждой минутой

становился всё громче, надо было быстро решать, что делать. Ашаев был за то, чтобы заползти подальше в заросли подлеска, в надежде на то, что так нас не удастся обнаружить. Но мне эта мысль не нравилась. Я думал, что это бесполезно, так как даже если это были не ищейки, а простые собаки, они легко найдут нас. Нет, я считал, что нужно залезть на дерево. И мы забрались наверх. А деревья росли столь густо, что мы могли перебираться с одного на другое. Но наша тревога вскоре улеглась, так как эти собаки, — числом около трёх, судя по звукам, — пробежали па некотором расстоянии левее от нас. Возможно, это были чьи-то хозяйские псы. Слава Богу, не войсковые.

Наступил день, мы спустились с наших веток и стали искать подходящее место, чтобы укрыться и поспать. Таковое мы легко нашли, где и отдыхали до конца дня. После трапезы мы снова занялись поисками воды, но в округе были только затхлые лужи, так что опять нам пришлось мириться с пересохшими глотками до прихода ночи, которая принесла нам больше свободы. И, продвигаясь по нашему компасу — весьма ненадёжному инструменту, как мы позднее поняли, — мы приступили к следующему этапу нашего путешествия, снова без особых переживаний, заслуживающих упоминания, прячась и отсыпаясь каждый последующий день, при этом никто никак нас не беспокоил.

Таким вот образом прошли четвёртые ночь и день. Но на пятую ночь мы потерпели серьёзную неудачу. Прямо перед рассветом мы вышли к широкой реке, которую, как знали, можно было перейти только по мосту, наверняка охраняемому часовыми. И, после осторожной разведки, мы обнаружили, что так оно и было. На каждой стороне моста стояло по два часовых, что делало невозможным перебраться через реку этим путём. Единственное, что представлялось вероятным сделать, это попытаться найти на реке место, где её можно перейти вброд, а это означало сделать большой крюк. Но выбора у нас не было, мы были вынуждены обходить, а когда мы, в конце концов, решились переправляться, то поняли, что недооценили и глубину, и силу течения, и это означало, что реку нужно переплывать. Само по себе это не представляло большой беды, хотя мы были обременены одеждой и тяжёлой обувью. Но окончилось всё тем, что наши небольшие, но бесценные съестные припасы совершенно испортились, и это было поистине ужасно. Мокрые и замёрзшие, голодные и уставшие, мы были в жалком состоянии.

Отчаявшись, мы прибегли к крайним мерам, чтобы добыть еды. После долгих колебаний мы решили попытаться выпросить продукты у какого-нибудь крестьянина. Конечно, велик был риск, что нас обнаружат, и шансы наши — очень малы.

Так оно и вышло! В первом доме, куда мы подошли, жила только одна древняя старуха, которая, выслушав нашу долгую горестную сказку, разглядывая с нескрываемым подозрением наш неряшливый и оборванный вид, в конце концов согласилась дать буханку хлеба. И сдержала своё слово, за что мы ей были очень благодарны. Но она тотчас же подтвердила наши худшие страхи, заявив, что уверена, — мы беглые пленные, и при первой же возможности она непременно сообщит военным властям о нашем появлении в округе.

Мы ясно представляли: с этого момента наша свобода под большой угрозой. Но вопреки всему мы не теряли надежду, и вновь скрылись в лесу. Еще раз мы провели день, не побеспокоенные никем, но ночью, отправившись вновь в путь, мы попали на глаза патрульным, которые, несомненно, разыскивали нас, и хотя мы бросились бежать от них, а, когда нас догнали, яростно дрались, превосходящие силы взяли над нами верх. И нас отдубасили до бесчувствия, а когда мы очнулись, поняли — нас везли, перекинув через круп лошади, к ближайшему военному посту. На самом деле тяжкое положение, думаю, вы согласитесь.