Угол атаки (Солдаты удачи - 7)
Шрифт:
Ермаков обернулся к сыну:
– Копия шифрограммы от этого Пастухова есть?
– Нет. Я сделал только одну распечатку.
– А на дискете?
– Нет.
– Еще шифрограммы были?
– В ту ночь не было. А потом меня сняли с красной линии и дали отгулы.
– Текст помнишь?
– Там было всего несколько слов. "Пастухов - Центру. Десантированы в исходную точку маршрута".
– Сможешь впечатать его в дискету? В ту, куда ты скачал файлы из вашей базы данных?
– Зачем?
– не понял Юрий.
– Не задавай лишних вопросов!
– Смогу.
–
– Но... У меня нет дискеты.
– Где она?
– Дома. Ты сказал, чтобы я ее вернул. Но я...
– Черт. Ладно. Езжай за ней - и сразу сюда, - приказал Ермаков. Одна нога здесь, другая там. Когда будешь выезжать из Москвы, позвони.
– Что происходит, батя?
– спросил Юрий.
– Не знаю, - ответил Ермаков. И повторил: - Не знаю.
Но он уже знал.
Юрий вышел. Было слышно, как заработал мотор его "Нивы". Ермаков вспомнил слова сына:
"Он учил меня водить машину". Что ж, хотя бы у Юрия останется о подполковнике Тимашуке добрая память.
Ермаков связался с главным диспетчером "Аэротранса". Тот подтвердил: получен приказ отправить в Потапово "Руслан". Борт готовится, вылетит из Домодедова в три ночи. Последние остатки сомнений исчезли. Ермаков набрал номер прямого телефона Г.
– А, Ермаков!
– раздался в трубке козлиный баритон генерала армии. Как твоя жопа?
– Речь не о моей жопе, а о твоей, - холодно прервал Ермаков. Слушай внимательно и не перебивай. Тебе уже звонили из Потапова?
– Допустим.
– Так вот, у меня есть то, чего не смог получить Тимашук. И уже не получит. Понимаешь, о чем я говорю?
– Пока нет.
– Дискета. С информацией из базы данных известного тебе управления.
– То, что скачал твой парень? Ты мне о ней говорил.
– На ней есть и то, о чем я тебе не говорил. Шифровка из Потапова. Очень короткая. Она начинается так: "Пастухов - Центру".
– Не тяни, так твою!
– выругался Г.
– Что в шифровке?
– "Десантированы в исходную точку маршрута".
– И все?
– Тебе этого мало?
Г. умел быстро соображать. И быстро принимать решения.
– Все понял, - сказал он.
– Посылаю к тебе курьера. Отдашь ему дискету.
– Откуда ты знаешь, где я?
– Знаю. На даче. Мне доложили. Жди.
– Не спеши. Я тебе ее не отдам.
– Не дури, Ермаков!
– прикрикнул Г.
– Содержание шифровки ты знаешь. А дискета останется у меня. Я ее отдам, когда дойдет до дела. И не тебе. Я хочу быть нужным. И сейчас для меня это единственный способ.
– Ты на что, распротак, намекаешь? Да ты...
– Заткнись. Ты знаешь на что. Мы с тобой работаем не первый год. Мог бы убедиться, что я не совсем дурак. Не говорю уж про то, что ты называл меня своим другом. Понимаю, это большая политика. А в большой политике нет друзей. Есть интересы. Так вот, твой интерес сейчас - чтобы я был жив и здоров.
– Ладно, не выступай, - буркнул Г.
– Сейчас я созвонюсь с кем надо, и утром подъедем. Прямо с утра. Ты только сиди там и никуда не уезжай.
– Так-то лучше.
– Никуда не уезжай!
– повторил Г.
– Понял?
– Понял, понял,
За окнами было уже совсем темно, фонари в саду туманились от дождя. Привычный уют кабинета казался призрачным, хрупким. У Ермакова было ощущение, что он идет по тонкому льду. Одно неверное движение - и он окажется в темных глубинах, населенных химерами из страшных снов.
Почему-то снова вспомнились слова сына: "Он учил меня водить машину. Тебе было некогда, а он учил". Царапнуло: "Тебе было некогда". Но ему действительно было некогда. Вся его жизнь была подчинена делу. Без него росли дети, без него старела и спивалась жена, выживал из ума отец. И даже мужские сборища с баней и ночными застольями, которые он устраивал на даче и которые создали ему репутацию радушного и хлебосольного хозяина, тоже были нужны для дела - помогали расширять связи, налаживать доверительные отношения с нужными для дела людьми.
И к чему все это привело? К тому, что он, как обложенный флажками волк, вынужден судорожно искать выход? Это и есть плата за его служение России?
Да есть ли Бог? Не отвернулся ли он от этой несчастной страны?
В дверь постучали. Заглянул охранник:
– Товарищ генерал-лейтенант, к вам гость.
– Кто?
– Не сказал. Сказал, что вы его ждете. Приехал на "ауди". Номера дипломатические.
Ермаков тяжело помолчал, залпом выпил виски и кивнул:
– Зови.
Даже если бы охранник не сказал, что гость приехал на машине с дипломатическими номерами, Ермаков сразу узнал бы в нем иностранца. И еще точней - штатника. Это была особая порода американцев, выросших на хорошей пище, на чистом воздухе загородных вилл, на бейсболе в юности и на регулярных занятиях спортом в зрелом возрасте, с ежедневными бассейнами, тренажерами и массажными кабинетами. Рослые, самоуверенные, они к пятидесяти годам словно бы консервировались и потом лишь седели, блекли глазами, обтягивались пергаментной кожей их лица и руки, но сами оставались такими же несогбенными и источающими то же высокомерие и ту же властность хозяев мира. Они не очень выделялись в американской толпе, но за границей сразу бросались в глаза, а в России и вовсе выглядели негоциантами, с надменной снисходительностью взирающими на зачуханных аборигенов.
Гостю Ермакова было лет пятьдесят, как и самому Ермакову, но при первом же взгляде на него Ермаков ощутил себя старым, грязным, плохо подстриженным и плохо выбритым, хотя принял ванну и побрился сразу же, как только вернулся из больницы. Ему даже захотелось спрятать свои неухоженные ногти, чтобы при рукопожатии они не сравнились с наверняка отполированными ногтями гостя.
Но тот и не думал протягивать руку. Остановился в дверях, держа руки в карманах светлого расстегнутого плаща, окинул кабинет равнодушным взглядом, потом без приглашения опустился в кресло и вытянул длинные ноги в туфлях, перемазанных мокрой глиной. Его ничуть не смутило, что он испачкал дорогой ковер. В глине были и брюки, и даже полы плаща. Ермаков со злорадством отметил, что "ауди" гостя завязла на съезде с шоссе, разбитом строительной техникой, и этому штатнику пришлось вытаскивать свою задницу из салона и толкать машину.