Уголек
Шрифт:
Два часа спустя они увидели первый снег и в изумлении замерли.
Они стояли молча, любуясь этим зрелищем, не решаясь даже прикоснуться к снегу. Казалось, их охватил благоговейный ужас при виде белой массы, которой с каждым шагом становилось вокруг все больше, словно она была каким-то огромным чудовищем, готовым вот-вот разорвать их на куски.
Взошедшее солнце вновь стало неумолимо припекать, так что контраст между горячим воздухом и холодным снегом казался еще более резким. Негритянка зачерпнула горстку снега, сжала его в руке и несказанно удивилась, глядя как белые хлопья тают на ладони, расплываясь прозрачной лужицей.
— Это вода! — поразилась она.
— А я что говорил? Затвердевшая от холода вода.
— До чего ж странно! — девушка села на камень и стала разглядывать открывшийся перед ней пейзаж, однообразие которого нарушали лишь беспорядочно торчащие черные базальтовые глыбы. — В детстве я думала, что мир состоит только из озера и сельвы, потом обнаружила, что есть еще и море, затем увидела пустыню, и вот теперь — это... — она подняла голову и посмотрела на Сьенфуэгоса. — Неужели есть и что-то еще?
Канарец тоже сел рядом, скатал снежок и пожал плечами, признавая свое полное невежество.
— Не знаю и часто задаюсь вопросом — а стоит ли узнавать. Может, лучше мне было остаться на Гомере, — он обвел руками окружающий ландшафт. — Ну скажи, что мы с тобой здесь делаем?
— И еще мой белый ребенок, — с усмешкой ответила африканка, растирая живот пригоршней снега. — Думаешь, это поможет?
Сьенфуэгос с сомнением покачал головой.
— Живот явно не меняет цвет.
— Может, это проявится позже.
— Это всего лишь вода! — повторил Сьенфуэгос. — Теперь ты сама видишь, подержав в руках. Пора возвращаться, а то здесь и от холода околеть недолго.
— Никогда не встречала человека, который бы умер от холода, — заметила девушка.
— Я тоже, — признался Сьенфуэгос. — Но я также не встречал людей, которые провели бы ночь в подобном месте. Давай вернемся!
Уголек покачала головой, продолжая растирать живот горстями снега.
— Возвращайся сам, если хочешь! А у меня нет сил, чтобы снова пересечь эту пустошь, — она кивнула в сторону склона горы. — Где-то впереди наверняка найдется пещера, в ней мы сможем укрыться. А иначе ни один паломник здесь бы долго не выжил.
Похоже, канарец пришёл к выводу, что они действительно не в состоянии вернуться прежним путем до наступления темноты и посему лишь поднял глаза к небу и принялся считать часы, оставшиеся до наступления долгожданного рассвета.
— В таком случае давай возобновим путь, потому что дорога предстоит долгая, — он ткнул пальцем в сторону кондоров, по-прежнему неутомимо кружащих над головами. — К тому же, боюсь, эти сволочи готовы выклевать нам глаза, стоит чуть зазеваться.
Едва они босиком ступили на снег, как их охватило чувство непередаваемой тоски; казалось, окружающий мир играет с ними в какую-то жестокую игру. С каждым шагом они все глубже погружали ноги в обжигающе холодную белую массу — сначала до щиколоток, потом до икр, и, наконец почти до самых бедер, то и дело обмениваясь молчаливыми взглядами, полными страха: путникам казалось, что вскоре они навсегда исчезнут под толстым слоем этого белого ледяного крошева.
— Ты похожа на муху, попавшую в молоко, — заметил канарец, в очередной раз помогая Угольку подняться. — Можешь мне поверить, если уж здесь ты не станешь белой, то и вовсе никогда не отмоешься.
Чуть позже, когда они взобрались на самую высокую скалу, северный склон Большого Белого предстал перед ними во всей своей несказанной красоте — слегка подтаяв на полуденном солнце, он казался огромным бриллиантом на фоне голубого неба.
— Какая красота! — завороженно воскликнула африканка.
— Да, очень красиво... — неохотно согласился Сьенфуэгос. — Но мне не нравится: слишком похоже на маску.
Склон горы и в самом деле был похож на огромную маску: два гладких выступа напоминали глаза, а чуть сбоку зиял вход в большую пещеру, словно чей-то рот, перекошенный в горькой усмешке.
В скором времени они добрались до пещеры, едва не падая от усталости. Вход был метров десять в ширину и шесть в высоту. Не сговариваясь, они застыли, словно внезапное предчувствие не позволяло войти внутрь этого царства камня и льда.
Итак, они достигли конечной цели всех местных паломников; как подсказывало им чутье, гора была всего лишь ориентиром, а истинная цель — таинственное божество, о котором ходили легенды — скрывалось здесь, в этой пещере.
С большим трудом они двинулись вперед, пока наконец не ступили, охваченные благоговейным страхом, на каменный пол пещеры, покрытый толстым слоем инея. Повернули налево и внезапно оказались в просторной пещере, напоминавшей маленький храм.
Вскоре глаза привыкли к темноте. Снаружи в пещеру проникал дневной свет, отражаясь от ледяных стен, и путешественники буквально остолбенели, разглядев в тусклом свете, что в огромной пещере находятся около тридцати мужских и женских фигур, а также неисчислимое множество колибри и попугаев.
Они долго стояли в молчании, созерцая неподвижно сидящие человеческие фигуры, поеживаясь от мысли, что на них самих, возможно, пристально смотрят десятки глаз, чьи равнодушные взгляды сотни лет стерегли вход в пещеру.
Холод в пещере стоял нестерпимый, но совершенно другой холод, не такой, как снаружи. Воздух в пещере был сухой и, видимо, отличался постоянной температурой. Благодаря его особым свойствам находившиеся в пещере тела не затронул тлен; чуть подернутые морозом, они казались чем-то нереальным, но при этом выглядели настолько свежими и почти живыми, что иные, казалось, вот— вот вздохнут.
Они казались скорее великолепными экспонатами музея восковых фигур, чем мертвецами; казалось, они изумленно застыли на месте, глядя на нежданных пришельцев.
Ни Сьенфуэгос, ни Уголек, стуча зубами от холода, не нашли в себе сил произнести ни единого слова; они смогли лишь пройти несколько метров к центру пещеры, чтобы, оглядевшись, во всех подробностях рассмотреть всю галерею неподвижных лиц, столь превосходно сохранившихся.
Большинство были древними старцами; вероятно, могущественными вождями давних времен; хотя среди них обнаружилось и несколько женщин, которые при жизни были, видимо, очень красивы, а также с полдюжины покрытых шрамами воинов.