Уходила юность в 41-й
Шрифт:
райкома, спросил:
— Слушай, выпускник тридцать девятого года, куда свои стопы направишь
дальше? Гм, в педагогический? Детишек учить уму-разуму? Что ж, пожалуй, дельно.
Наш активист, вожак школьной комсомолии! А ты не интересовался, зачем сюда твои
одноклассники пожаловали?
Он порылся в стопке бумаг, достал одну из них.
— Вот заявление Ивана Колчина о поступлении в военное летное училище. Уже
месяц, как оно в райкоме. Подано, как только
сокола!
Доронин вышел из-за стола, присел на диванчик рядом со мной, спросил
вполголоса:
— Ты что, разве не в курсе, что в мире творится, что вокруг нас происходит? [36]
Я забормотал о своем нездоровье и строгих комиссиях, о том, что тоже подал бы
заявление в военное училище, но нет уверенности, что пройду по здоровью.
— Боюсь, скоро нашим здоровьем будут заниматься военные госпитали. Надеюсь,
понятно?
Секретарь заметно волновался. Прошел к столу, положил на стекло две бумаги.
— Вот разнарядка цекамола о призыве в военные училища. А это — список
наших кандидатур. Ты среди них — первый. Иначе нельзя. Ты — секретарь комитета
комсомола школы. Запомни: рекомендуешься в Рязанское артиллерийское. Этим надо
гордиться: оно одно из лучших в Красной Армии. Надеюсь, достаточно аргументов?
Зови ребят!
Так решались наши судьбы в неполные восемнадцать. И это было единственно
правильным.
4
...Окопы и блиндажи нам не понадобились. Вечером часть покинула свое
расположение. Перед выходом на марш у автоколонны выстроились на митинг. На нем
все говорили о войне. С гневом осуждали вероломство германских фашистских
правителей, растоптавших пакт о ненападении и совершивших вторжение в пределы
нашей страны. Звучало, как клятва:
— Мы свято выполним приказ, отданный Родиной, отобьем разбойничье
нападение и выбьем гитлеровские войска с территории нашего Отечества. Для
германского фашизма эта война будет последней. Наше дело правое. Враг будет разбит.
Победа будет за нами!
По вечернему лесу раскатилась команда: «По машинам!»
Выезжаем на большак, ведущий к Ковелю, по которому лишь два дня назад
следовали сюда, в Повурский артиллерийский лагерь. Деревья по сторонам
настороженно высятся сплошной глухой стеной. Впереди, как подкрашенный, розовеет
ночной небосклон. Бесконечно полыхают зарницы и грохочет, как гром, канонада. Мы
ехали навстречу войне...
В полночь вступили в Ковель. Город горел. Наша колонна остановилась на глухой
окраинной улочке. Командир полка со своими помощниками отправился к военному
начальству. [37]
Город
Кое-кто из нас поначалу растерялся, укрываясь за машинами. Откуда ни возьмись —
капитан Цындрин со своим неизменным «дегтярем». Властно скомандовал: «Не
дрейфить, мы — на фронте!»
Он приказал одним оцепить квартал справа, другим зайти с левой стороны.
Строго предупредил: «Соблюдать осторожность! Не перебить своих... И вообще,
стрелять в крайнем случае. Лучше действовать гранатами!»
Пробираясь через сады и огороды, прижимаясь к заборам, наша группа вдруг
натолкнулась на погреб, откуда доносились приглушенные голоса. Увидели, что в
убежище скрываются женщины с детьми. Спустились по лестнице вниз. Осветили
фонариком углы и стены — никаких лазеек.
Козлихин завел разговор с миловидной молодицей: «Кто стреляет? Где они,
покажите!» Та в ответ лишь одно: «Проше пана...» Козлихин рукой было махнул. Но
вперед выступила пожилая женщина: «То оуны, бандиты пришлые. Идземте, паночки
войсковы. Мне не страшно. Мою дзетку воны забилы».
Она пошла с нами и вскоре вывела к заброшенному сараю: «От туточка их
пастерунок!» Ушла, не попрощавшись.
В сарае мы обнаружили раненого бандита. Вскоре, отходя под натиском бойцов
Пожогина, сюда отошли остальные бандиты, не зная, что их убежище обнаружено.
Под нашим конвоем оуновцы тащили на себе своих раненых сообщников.
Наконец мы вышли к месту нашей стоянки. Пока мы отсутствовали, сюда, на окраину,
прибыл комендант города со своей небольшой командой. Увидев одного из бандитов,
здоровенного угрюмого детину, майор оживился:
— Думал, под бомбежкой утром сбежал из-под стражи, и дело с концом?
Разбойничье отродье! Фашисты, как когда-то в Испании, надеются на ваши
националистические боевки, как на некую пятую колонну. Не получится! Запроданцами
вас местные люди зовут, и никто из них вас никогда не поддержит! И сейчас простая
женщина указала на ваш схрон. Весь честный народ за Советскую власть. Вместе с
нами, солдатами, он бьется с фашистами, пока хватит сил. А их у нас — неисчислимо!
[38] А ну, в подвал их, в комендатуру, чтоб не портили воздуха. Тут и так гари хватает!
— напутствовал комендант своих бойцов.
Затем обратился к нам:
— Очень прошу, товарищи, быть осторожными на каждом шагу. Шныряют между
нами фашистские диверсанты, переодетые в милицейскую и нашу, военную, форму.