Уик-энд Остермана
Шрифт:
– Я рискую навлечь на себя гнев мужа, – смеясь, сказала Джинни, – и все же считаю, что информированная общественность – это не менее важно, чем независимый суд. Возможно, что эти два момента взаимосвязаны. Я на твоей стороне, Джон.
– Это опять же все очень субъективно, – перебил ее муж. – Кто может определить, что есть объективная информация, а что — субъективная интерпретация фактов?
– Но правда-то все-таки одна, – неожиданно заметила Бетти. Она не сводила глаз с мужа – тот слишком
– Чья правда? Какая правда?.. Давай представим себе гипотетическую ситуацию, в которой действуют Джон и я. Скажем, я шесть месяцев работаю над созданием корпорации. Как честный юрист, я взялся помочь людям, в правоту и благие намерения которых искренне верю: слияние нескольких компаний поможет сохранить тысячи рабочих мест, фирмы, стоявшие на грани банкротства, обретут новую жизнь. Но вот появляются несколько человек, которых это объединение не устраивает – заметьте, из-за их же собственной неразворотливости, – и они начинают вставлять мне палки в колеса. Представим, что они явятся к Джону и станут кричать: «Несправедливость! Обман!» При этом они и в самом деле кажутся – обратите внимание, только кажутся! – обманутыми жертвами. Джону их жалко, и он уделяет этому делу одну минуту – всего одну минуту – эфирного времени. И тут же все мои усилия рассыпаются прахом. И не нужно убеждать меня, что суды не подвержены влиянию средств массовой информации. Одной минуты достаточно, чтобы превратить в ничто полгода кропотливой работы.
– И ты думаешь, что я пошел бы на это? Что кто-нибудь из нас пустил бы в эфир подобную информацию?
– Тебе нужен материал для передач. Тебе всегда нужен материал, и наступает такой момент, когда ты перестанешь что-либо понимать! – повысил голос Тримейн.
Вирджиния поднялась на ноги.
– Наш Джон никогда такого не допустит, дорогой… Я выпила бы еще чашечку кофе.
– Сейчас принесу. – Элис встала с дивана. Она внимательно наблюдала за Тримейном, пораженная его неожиданной горячностью.
– Не беспокойся, я сама, – сказала Джинни, направляясь к двери.
– А я бы выпил чего-нибудь покрепче. – Кардоун поднял пустой стакан, ожидая, что кто-нибудь возьмет его.
– Конечно, Джо. – Таннер принял из его рук стакан. – Джин с тоником?
– Да, кажется, это я пил.
– И выпил слишком много, – добавила его жена.
Войдя в кухню, Таннер сразу направился к столу, на котором стояла бутылка с джином. У плиты хлопотала Джинни.
– Я включила «Чемекс», потому что горелка погасла.
– Спасибо.
– Я тоже вечно мучаюсь с этими горелками и не могу приготовить из-за них кофе.
Таннер добавил в стакан тоник и, поняв, что следует отреагировать на замечание Джинни, сказал:
– Я советовал Элис купить электрокофейник, но она против.
– Джон!..
– Да?
– Сегодня чудесная ночь. Почему бы нам всем не искупаться?
– Прекрасная мысль. Сейчас я прочищу фильтр. Только вот отнесу Джо его стакан.
Таннер вернулся в гостиную как раз в тот момент, когда зазвучали первые звуки «Танжерина». Эли поставила пластинку «Популярные песни прошлых лет».
Со всех
– Держи, Джо. Может быть, еще кому-нибудь принести?
Все дружно отказались.
Бетти поднялась со своего места и теперь стояла напротив Дика Тримейна у камина. Таннеру показалось, что они о чем-то спорили, но, как только он вошел, сразу смолкли. Элис и Берни рассматривали обложку игравшей пластинки, Лейла Остерман сидела рядом с Кардоуном, встревоженно наблюдая за тем, как он быстро опустошает свой стакан.
– Мы с Джинни собираемся почистить бассейн, а потом все вместе пойдем купаться, о’кей? Если у кого-то нет купального костюма, можно взять в гараже.
Дик посмотрел на Таннера.
«Почему он так странно смотрит на меня?» – подумал Джон.
– Ты не слишком хвастайся перед Джинни всеми этими штучками: тут подогрев, там подсветка, а здесь черт знает что. Я ей твердо сказал: «Никаких бассейнов».
– Почему? – спросил Кардоун.
– Слишком много детворы вокруг.
– Можно поставить изгородь, – пожав плечами, небрежно заметил Джо.
Таннер повернулся и через холл направился в кухню. За спиной он услышал новый взрыв смеха. Он показался ему почему-то наигранным и зловещим.
Неужели Фоссет прав? Неужели это и есть первые проявления враждебности? Или он просто сам все выдумывает?
Выйдя во двор, он приблизился к краю бассейна.
– Джинни!
– Я здесь, около грядки с помидорами. Тут у одного куста подпорка упала, и я никак не могу его подвязать.
– О’кей. – Он повернулся и направился к ней. – Который куст? Я не вижу…
– Вот этот, – сказала Джинни, указывая пальцем вниз. Таннер присел на корточки и увидел лежавшую на земле подпорку. Ее явно кто-то сломал. Должно быть, дети бегали здесь и задели.
Таннер выдернул обломок из земли и осторожно положил ветвистый ствол на землю.
– Завтра я все поправлю.
Он отряхнул ладони и поднялся. Стоявшая почти вплотную к нему Джинни неожиданно положила свои мягкие руки ему на плечи. Таннер опешил и вдруг понял: место это выбрано не случайно, из окон дома их не видно. Так вот почему упала подпорка!
– Это я ее сломала, – словно угадав его мысли, тихо призналась Джинни.
– Зачем?
– Я хотела поговорить с тобой… наедине.
Она расстегнула сверху на блузке несколько пуговиц, так что стала видна грудь. Таннер сначала подумал, что Джинни пьяна, но тут же отверг эту мысль. Джинни никогда не пьянела. Даже когда она выпивала очень много, этого почти не было заметно.
– О чем ты хотела со мной поговорить?
– Во-первых, о Дике. Я хочу извиниться за него. Когда он чем-то взволнован, он бывает резок… даже груб.
– Он был груб? Я не заметил.
– Нет, ты заметил. Я наблюдала за тобой.
– Тебе показалось.
– Не думаю.
– Пойдем готовить бассейн. – Таннера тяготил этот разговор.
– Подожди минутку. – Джинни тихонько рассмеялась. – Я тебя не слишком напугала, а?
– Я не привык бояться друзей, – с натянутой улыбкой ответил Таннер.