Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

Палавек лег в траву. Начинался четверг 17 февраля 1983 года, вторая половина месяца. Батальонам четвертой армии, действовавший против повстанцев в этом районе, средства выделялись помесячно. А еще в первых числах, как сообщил Цзо, вспыхнули ожесточенные бои, и рейнджеры, исчерпав боезапас, предусмотренный ассигнованиями, воздержива­лись теперь от операций. Так что встречи с армией не пре­дусматривалось. Что же такое случилось?

Один вертолет кружил над лесом, второй, подняв тучу пыли и сухой травы, высыпал на землю отделение, с ленцой потянувшееся в сторону, где разорвались гранаты. Офицер,

прикрыв ладонями сигарету, тщетно раскуривал ее под ра­ботающим винтом. Каска раскачивалась на локте. Новичок, видимо...

Солдаты вернулись с человеком в соломенной шляпе, который тянул на поводе розового буйвола. Скотина упира­лась, прижимая рога к спине. Двое солдат вскочили на буй­вола, к ним добавился третий, а человек в соломенной шляпе хлестанул по широкому заду скотины хворостиной. Пугаясь грохота мотора и вращающегося винта, буйвол не шел. Вид­но, встречали разведчика, сигнализировавшего гранатами.

Переползая, Палавек принял в сторону. Втиснулся в бам­буковые кусты, когда машина поднялась, и пролежал не­движно, пока не затихло.

Было половина восьмого утра, когда он выбрался к обжи­тым местам. Высокое небо голубело, как фарфоровое блюдо, по кромке которого вдоль близкого горизонта Будда набро­сал знакомую с детства роспись. Казалось, протяни руку, и пальцы коснутся перламутровых квадратиков затопленных чеков, бурой дороги, серых от солнца и ливней домов на сваях, белых минаретов и желтых мечетей за проволочной оградой. Палавек ощутил, как стосковался по этой земле, которая, будто палуба «Револьвера», еще чуть покачивалась под ногами, вынуждала идти вразвалку.

На проселке близ Чемиланга его подобрал «джипни» — переоборудованный в автобусик джип, набитый рабочими, ехавшими по домам с каучуковых плантаций. Пятница на мусульманском юге считалась выходным. В Чемиланге Па­лавек пересел в автобус на Хатъяй, где час просидел с наслаж­дением на деревянной скамейке перед загоном для боя бы­ков. Тряся горбами, бурые и черные бычки с глухим хрустким стуком сшибались почти безрогими лбами под вялые крики подсадных болельщиков. Шло представление для туристов, и бой не представлял интереса для знатаков.

Закусив в пампушечной, сменив на рынке гуаяберу, Па­лавек купил билет на самолет — вылетал новенький «боинг» — до Бангкока, указав в опросном полицейском листке в качестве цели путешествия «поиск клиентов для лекарств собственного приготовления». Заодно разменял в кассе пя­тисотенные банкноты, поскольку одна такая вызвала почти панику в пампушечной, хозяин которой собирал сдачу по всей улочке.

Полтора часа полета до Бангкока Палавек проспал. Из аэропорта Донмыонг он ехал в кондиционированном авто­бусе, ожидая, что ветровое стекло камфортабельного «Изузу» вот-вот упрется в зачехленный хобот пушки, мотавшейся впереди на прицепе за трехосным грузовиком с солдатами.

С набережной Чаопрайи узкая лодка с подвесным мото­ром доставила его до рынка на канале Данг. Перейдя пружи­нивший мостик, под которым сновали плоскодонки, превра­щенные в плавучие прилавки, Палавек разыскал, долго обходя глухой монастырский забор, дощатый домик с ко­ричневой дверью, стоявший вплотную у железнодорожной ветки Вонгвьен Яй. Рев мощных подвесных моторов с канала и автомобильного потока с магистрали Прачад-Таксин-роуд почти не доносился до тихого, спокойного места. Зато грохот состава, протащившегося с допотопными пассажирскими вагончиками японского производства времен войны, заста­вил шататься и дребезжать ветхие постройки.

Палавек узнал нужного человека. Он стоял перед ним, глядя поверх очков, сжимая в одной руке листок машино­писного текста, а другой придерживая щеколду. За спиной виднелись металлическая табуретка, какие расставляют в дешевых ресторанчиках, и стол с обшарпанной пишущей машинкой. Не обращая ни на что внимания, склонившись над гитарой, на полу, поджав ноги, обтянутые коричневой саронгой, стриженая женщина пыталась подобрать мелодию какого-то марша.

— Господин Пратит Тук?

Искать тебя не пришлось, подумал Палавек.

— Да.

— Я — журналист. Собираю материал о жизни текстиль­щиков. Кое-что у меня есть о комбинатах в районе Рангсит. Вы не могли бы поговорить со мной пятнадцать минут. Чи­тателей волнует ваше недавнее выступление относительно положения там...

Значит, два выстрела, подумал он, когда женщина подня­ла лицо от гитары и пристально, настороженно всмотрелась. Ее лоб пересекала упавшая напряженная морщина.

Снова прошел поезд, сотрясая стены и пол хибарки. Па­лавек отметил, как внезапно налетел грохот состава.

Он не слушал, что говорил Пратит Тук, остановивший на какой-то только ему видимой точке в пространстве косящие глаза без выражения. По внешности — школьный учитель. Босой. Грубоватое крестьянское лицо. Седина. Пальцы ис­пачканы пастой, расплавившейся в шариковой ручке от жа­ры, пышущей с толевой крыши.

— Рангсит, — сказал Пратит Тук. — Да, Рангсит... Район с населением, большинство которого находится на пути к пол­ной пролетаризации... Если ваши цифры объективны, то от­метьте в статье прежде всего этот факт. Молодые рабочие и в особенности работницы на тамошних текстильных фабри­ках отдают заработную плату родителям, занятым в сель­ском хозяйстве. Таким образом, деревенский ростовщик со­сет из города тоже, а предприниматель участвует в разорении крестьянства. У вас хватит духу написать так? От какой вы газеты? Кто порекомендовал искать меня здесь?

Следовало бы задать эти вопросы с самого начала. Наив­ность и сущее ребячество. Но и запоздалая бдительность предусматривалась Майклом Цзо. Палавек открыл атташе- кейс. Пратит Тук игнорировал крокодиловую кожу дорогого портфеля у журналиста, претендующего на специализацию по профсоюзам. Листок рекомендательного письма лежал поверх парабеллума.

— Вот письмо от Федерации работников транспорта, под­писанное также в комитете по вопросам трудовых отноше­ний. Я — из «Нейшн ревю»...

Крышку атташе-кейса он не опустил. Сколько ждать: де­сять, двадцать минут, час? Ходили разговоры, что этот чело­век фанатик, что у него большой авторитет в профсоюзах, что у него пятая жена, которая помогает в драке за власть, раз­вернувшейся в конгрессе труда. Политикан. Проходимец. Велеречивый болтун, обманывающий работяг. Как все ему подобные... Палавек подавлял жалость. Может, ты готовишь­ся стать новым Кхоем? Пожалуй, нет... Чем-нибудь посве­жее?