Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

Зачин положило, как и всегда, предательство.

«...Обычно они приходят ночью, чаще в новолуние, в час или два, когда вахтенный остается наедине с воспоминани­ями о доме или дремлет от усталости. Эти люди пользуются такими же лодками, как и предки: выдолбленными из дерева пирогами, за кормой которых, однако, мощные подвесные моторы. Они карабкаются по якорным цепям, если судно стоит на рейде, или же лезут на борт по веревке с кошкой на конце. Они вскрывают контейнеры с грузами, берут моряков в заложники, а тех, кто сопротивляется, убивают. Жизнь в Южных морях стоит дешево».

Блокнот с такой английской записью Длинный Боксер сбросил Йоту-Палавеку в кокпит «Револьвера», пришварто­ванного к каботажнику «Лунатик» линии

Фукет — Сингапур компании «Чэнь энд Джойс оушн лайн». Запись сделал ры­жий европеец, оказавшийся среди пассажиров и додумав­шийся до интервью с нападающими. Захваченные, по внеш­нему виду и повадке китайские дельцы, снявшие, по странному обыкновению, принятому у них, рубашки и брю­ки, едва теплоходик отвалил от причала, собирались, види­мо, развеяться. На инкрустированном лакированном столи­ке салона, куда согнали всех обнаруженных на борту во главе с капитаном, валялись костяшки мачжона, карты, топорщи­лись складки зеленых полос сукна, расчерченного квадрата­ми для рулетки. Навел на «Лунатик» радист, перехвативший переговоры капитана с приятелем на острове Фукет. Капитан потешался над пассажирами, сопровождавшими гроб с род­ственником. Время они не теряли, делая крупные ставки. Завзятый игрок, Длинный Боксер не отрывал глаз от стола. Возможно, это приглушило обычно обостренную его насто­роженность.

Китайцы, как правило, играют молча, быстро и сосредо­точенно. Ощущение азарта должно длиться непрерывно и не ослабевая, без внешних раздражителей. У игроков в салоне звучала, однако, магнитофонная музыка, когда Длинный Боксер объявился в дверях с автоматом. Опрометчиво не обратил внимания он и на влажные от стаканов кружки на столах. Игроки потягивали виски, дешевый сорт «Мекхонг», бутылки из-под которого едва были припрятаны за кресла и по закоулкам. Может быть, Длинный Боксер и заприметил бы это, но с расспросами набросился на него бесстрашный рыжий.

Вывернув карманы линялого сафари европейца, Длин­ный Боксер выволок возможного агента Интерпола на палу­бу, чтобы сдать на «Револьвер». В салоне собирательством средств занимались механик и один из бывших солдат. Ра­дист по плану выводил из строя радиоаппаратуру. Второй бывший солдат держал из ходовой рубки под прицелом «Томпсона» часть палубы и отход к тому месту, где о борт «Лунатика» мягко терся на мелкой зыби кранцами «Револь­вер».

Йот-Палавек пробегал странные записи, решая, как по­ступить с рыжим, и проморгал начало разгрома. На верхней палубе, в салоне, посыпались выстрелы, и били не из «Том- пеонов». Такого оружия он не слышал. Вели огонь и по рубке «Лунатика», из которой вывалился в конце концов бывший солдат. Стрелял изготовившийся снайпер... Перекатываясь через голову, из салона выбросился механик. В положении на спине шил очередями ходившие на шарнирах створки дверей. От трюма в его направлении прыжками неслись чет­веро в белых форменках. Не стреляли. Мешала недокрашенная шлюпка, перевернутая килем вверх на подходе к салону. Механик видеть четверых не мог, и, пока он отбрасывал брусок расстрелянного магазина, потом рвал карман брюк, где зацепился запасной, те кучно навалились. Позже Пала­век вспомнил: радист не открывал огонь, хотя имел позицию лучше некуда — мог бить в спину нападавшим на механика... Длинный Боксер, переваленный через борт «Лунатика» вне­запным ударом, нанесенным белым, падал в кокпит, раски­нув руки. На «Револьвер» посыпались газовые гранаты.

Судорога вдавила веки, слезы, казалось, текли даже из ушей, рот переполнялся огнем, желчь подступила к горлу, излилась горячей слизью, спазмы подтягивали колени к груди. Теряя сознание, с удивлением успел подумать, каким неожиданным бывает разгром. Какие-то мгновения еще слышал захлебывающийся автомат третьего бывшего сол­дата.

... Йот-Палавек лежал в кокпите «Револьвера», утопая за­тылком в подушке дивана. Механик и бывший солдат, нахо­дившийся во время абордажа в резерве, а также Длинный Боксер сидели рядом на пайоле, тесно окруженные матроса­ми в белых форменках, какие приняты для команд частных яхт. Гигант с вывернутыми, словно двустволка, ноздрями, пожевывая влажным ртом, вглядывался в лицо Палавека. Из расстегнутой на груди гуаяберы высовывался серебряный замок на цепочке. У китайцев такие назывались «замками тысячи семей». Традиция утверждала, что, отлитая из ста­ринных монет, собранных по разным семьям, такая модель защищает от хвори и несчастий. Символ обширных связей, страха перед одиночеством и могущества...

— Меня зовут Майкл Цзо, — сказал гигант по-англий­ски. — О вас, господин Йот, я знаю все или почти все. Я давно слежу за вашей... э-э-э... любопытной деятельностью. Вы не собирались, как я себе представляю, тратить жизнь на накоп­ление вещей или их символов. Мне представляется, что вы правы, считая жизнь самым редкостным делом на этой зем­ле, где большинство только влачит свое существование. Жизнь для вас и ваших... э-э-э... единоверцев представляется неким искусством, требующим формы и стиля... Ваш стиль красный, не так ли? Не берусь утверждать, что оттенок мне по душе. Однако наличие собственного стиля — свидетель­ство присутствия вкуса и интеллектуальной натасканности...

— Не крутите. Что нужно?

— Хо-хо-хо... Давайте вначале поговорим о том, что нас сближает, а потом — что от кого нужно, чтобы сблизиться больше...

Цзо прищелкнул пальцами. Матрос, придерживая авто­мат, нырнул в каюту «Револьвера». Воспользовавшись, что Цзо смотрел какое-то время в спину посланному, Палавек слегка повернулся на бок. Кольт оставался под рубашкой. Кромка курка уперлась в живот.

— Хозяин! Тут одни прохладительные! — крикнул мат­рос. — Спиртного нет...

— Кун! — заорал фальцетом Майкл Цзо. — Кун! Кун!

С «Лунатика», о борт которого «Револьвер» по-прежнему скрипел кранцами, донеслось приглушенно:

— Хозяин?

— Отправь сюда «Мекхонг», закуски и радиста...

И Палавеку вежливо:

— Классическая доктрина Конфуция, как вы, несомнен­но, знаете, высокоученый господин Йот, не признает мо­рального равенства. Она делит людей на три категории. Пер­вая состоит из тех, к которым это равенство все же можно отнести. Их большинство. Обычное однотонное большинст­во. Две остальные включают, с одной стороны, избранных, с другой — сумасшедших или дураков от рождения. Оставим большинству иллюзии, сумасшедшим и дуракам — неосоз­нанное счастье. Поговорим как люди особого склада...

Удивляло, что оружие оставили.

Майкл Цзо принял обтянутый кожей походный бар, спу­щенный на нейлоновом тросе с борта «Лунатика». Матрос привычно переоборудовал его в столик на колесиках. Виски, лед, стаканы, замороженные в пакетиках салфетки, сладости унес в каюту. Было слышно, как хлопнула дверца холодиль­ника.

Запястья радиста обхватывали наручники. Парня почти сбросили сверху, едва дав ступить на веревочный трап. И сразу донеслось урчание двигателей. На «Лунатике» запусти­ли машину.

С подноса, вынесенного из каюты, Цзо взял запаянный пластиковый пакетик с ледяной салфеткой. Расколол его уда­ром между ладонями, громыхнув, как хлопушкой. Выходка хулигана, просаживающего случайную добычу в дешевой супной и желающего привлечь к себе внимание. Отирая шею, лицо и руки до локтей, жмурясь, собрав жирные склад­ки на лбу, сказал:

— Договоримся сразу: я вас не покупаю. Все знают, и я верю — вас не купить. Я вынуждаю вас, господин Йот, к переговорам в результате честного поединка. Признаюсь, мы в состоянии разгромить отряд и посильнее вашего. Но мы ведь не заморские дьяволы. Хорошая драка для нас — форма человеческого общения, а не способ выражения ни­зменных страстей. Если вы сделаете то, что я попрошу, вы сохраните жизнь ваших людей. Сможете сберечь и нечто еще более важное в такого рода предприятиях — лицо...