Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

Бруно Лябасти уплатил по счету, протянутому из будки старшим охранником, за стоянку. Полосатый шлагбаум вздыбился.

— Прощай, Послеполуденный Фэнь, — сказал Бруно, по­смотрев в зеркало заднего вида на толпу, поверх которой маячили красные и синие проблески мигалок полиции и «скорой помощи».

В половине десятого вечера того же дня на улице Сури- вонг, в бангкокском Сити, между входом в гостиницу «Трокадеро» и финской пивнушкой «Новый сад», припарковался антрацитовый «мерседес». Ветер гнал обрывки бумаг, пакеты из-под напитков, поднимал пахучую перед дождем пыль, в

круговерти которой металась чья-то сорванная панама.

Рядом с водителем дремал человек, по обличью — метис. Еще двое с заднего сиденья наблюдали за прохожими.

Против «Нового сада» тускло горела лампа дневного света в витрине антикварного магазина. За пуленепробиваемым стеклом громоздились фарфоровые вазы, инкрустирован­ные картины и столики, ровной колонной, словно выходя к витрине из глубины лавки, попадали в освещение скульпту­ры богов и воителей. Красноватый огонек электронного сто­рожа мерцал у косяка стеклянной двери. Изнутри охранник, приплюснув нос, смотрел, как начинается гроза.

Налетевший шквал оторвал вывеску парикмахерской и швырнул на «мерседес».

Метис показал пальцем на зеленый циферблат в панели приборов.

— Пора...

Двое с заднего сиденья вышли и под дождем перебежали Суривонг. Машина круто пересекла улицу, выскочила на тротуар и, мягко клюнув капотом от резкого торможения, встала у антикварной лавки.

Двое уже жали звонок, расправив на стеклянной двери пергамент с нарисованным китайским фонарем, испускав­шим голубые лучи. Охранник внутри лавки быстро говорил в переговорное устройство, й на втором этаже, над лавкой, загорелся в окне свет. Потом вспыхнули лампочки над внут­ренней лестницей.

Дверь открылась.

— Как когда-то в Нячанге в лавках, — сказал один из вошедших, отталкивая охранника, которого второй оглушил рукоятью пистолета.

— Не сильно хватил? — спросил метис, неторопливо рас­сматривая выставленный товар. — Через пару минут будет нужен...

— Для его здоровья нормальное дело... Поросенок обле­нился и набрал жиру. Сейчас придет в себя.

— Что нужно? — тихо спросил хозяин лавки с последней ступени лестницы.

Метис отдирал конец с мотка изоляционной ленты, кото­рый достал из кармана брюк.

— Подойди вот сюда и развернись спиной, — велел он.

Ловко скрутил лентой запястья лавочника.

— Что надо? Вы знаете, на что замахнулись? Синий фо­нарь в этом квартале держу я...

На жаргоне «Бамбукового сада» это означало исключи­тельное право на сбор «масляных денег» на нескольких улицах. В обувные коробки складывались пачки купюр, сда­вавшихся леди доступных достоинств, их дружками-покро­вителями, воришками, попрошайками, держателями рас­пивочных и забегаловок, мусорщиками, а также полицейскими, которые, правда, вместо семи батов с каждой сотни выручки, в данном случае взяток, отдавали лишь два.

— Твой фонарь перешел ко мне, — сказал метис. Он ско­сил глаза, проверяя, слушает ли охранник.

— Ты уже мертвый, — сказал лавочник.

Метис не обратил внимания. Спросил своих:

— Десять есть?

— Есть.

Метис выстрелил лавочнику в основание черепа.

Спросил сторожа, сидевшего на полу, привалившись пле­чом к стене:

— Все запомнил? И время?

— Да, босс. И время... Десять часов ровно. Верно?

Он понял, что его не убьют.

Метис ехал в «мерседесе» и размышлял о том, как по­движна с точки зрения человеческой морали граница между терпимым и преступным. Вчерашнее прегрешение наутро может стать терпимым, и наоборот. А то и одобряемо...

В Нячанге, в Южном Вьетнаме, он дослужился до долж­ности начальника отделения в рамках американской про­граммы «Феникс», согласно которой задача ставилась просто и ясно — выследи коммуниста и убей. Теперь убивали этих, «бамбуковых».

Он помотал легонько головой. Как бы от легкого недоу­мения, которое совсем не ощущал. Манеру перенял у Рутера. Просто нравился жест... Впрочем, перенял у филиппинца не только это. Записался на подготовительные курсы философ­ского отделения Рамкханкенгского университета, на окраине Бангкока. Рутер-то имел диплом. Наверное, не зря. Какую-то фартовую работу в будущем бумага об образовании, значит, сулила.

Метис набрал на радиотелефоне номер. Сказал в трубку:

— По графику.

В полукилометре от антикварной лавочки, на улице Силом-роуд, в в доме напротив шестнадцатиэтажной громади­ны «Бангкок бэнк» в это же время поднимался в лифте худо­щавый и жилистый европеец с пушистыми рыжими усами. Поверх футболки на нем висел застиранный жилет, какими пользуются профессиональные фотографы, со множеством карманов и карманчиков, петель и застежек.

На третьем этаже в лифт вошли двое тайцев, и жилистый, пожав каждому руку, спросил:

— Это действительно та квартира, где под окном спальни на наружной стене висит зеркало? Так?

Он говорил на английском, которым пользуются в про­фессорских кабинетах Калифорнийского университета. Яс­ном и простом.

— Зеркало там и подвешено. Шестиугольное, — сказал один таец.

— Шестиугольное? Какое это имеет значение теперь?

Лифт остановился на седьмом этаже, и тот, который ска­зал про зеркало, что оно шестиугольное, вышел. Придержи­вая створки дверей, он объяснил европейцу:

— Шестиугольное, потому что так требует «фэн шуй»...

— «Фэн шуй»? Ах, ну да...

Европеец вспомнил. Двадцать лет назад он закончил дальневосточное отделение в Калифорнии, Беркли. «Фэн» на китайском означает «ветер», а «шуй» переводится как «вода». Когда в 1973 году он вместе с другими парашютистами, перепутав по ошибке штабных дома в китайском квартале Шолон в Сайгоне, забросал гранатами правление фабрики, выпускавшей колючую проволоку и солдатские фляги, а не подпольную коммунистическую типографию, несчастье списали на плохой «фэн шуй». То есть выяснилось, что зда­ние правления строили без консультации с астрологами. Оно оказалось на «дурном месте» — через улицу поднима­лась кирпичная труба, походившая на палочку для воскуривания перед алтарем умерших предков. Дом перестроили после разгрома, развернув фасадом в противоположную тру­бе сторону, да еще поставили у входа двух цементных львов, обеспечивших добрый «фэн шуй».