Укради у мертвого смерть

Скворцов Валериан

— Продолжайте, — попросил Ли.

Теперь Севастьянов вступал в опасную зону собственных подозрений.

Ли едва приметно опустил веки, когда услышал предпо­ложение о том, что Ли Тео Ленг — фигура вымышленная.

— В жизни, — сказал Севастьянов, чувствуя как сохнут губы от напряжения, — это некто Амос Доуви, отбывающий теперь наказание за мошенничество в Гонконге. Никому не придет в голову привлекать его после полной отсидки к от­ветственности опять по вскрывшимся новым обстоятельст­вам, но все-таки старого дела. Разве не похоже все это на грязную игру, затеянную Клео Сурапато и Ли Тео

Ленгом, то есть Амосом Доуви с целью утаить от подлинного собст­венника, то есть Васильева или его представителя, восемнад­цать миллионов?

— С кем вы говорили на этот счет в Бангкоке, господин Севастьянов?

— Я не вел бесед об этом. Это — деловая тайна. Однако косвенные, дополнительные сведения по высказанной вер­сии пытался получить. Это случилось в ходе встречи с Жоф­фруа Лябасти-младшим из бангкокского отделения «Индо- Австралийского банка» и в отделении «Банка Америки». Дело в том, что оба банка выступают иногда гарантами или по­средниками по сделкам Клео Сурапато на таиландской тер­ритории... Преднамеренное самоубийство «Ассошиэйтед мерчант бэнк» отнюдь не превратит этого яванца или китай­ца в нищего. Совсем наоборот! Он держит значительные средства и в «Индо-Австралийском», и других финансовых предприятиях... Мои догадки... то есть предположения сфор­мировались окончательно, когда я понял это в Бангкоке...

— Не в Москве? — спросил Ли, разглядывая побелевшие пальцы Севастьянова.

— Нет, — твердо сказал Севастьянов, — не в Москве... Я хотел бы повторить, мэтр, что просил лишь выслушать меня... не формально. Я понимаю... Ваше время...

— Вы не вправе обижаться, господин Севастьянов. Па­мять господина Васильева, поверьте, мне дорога. Вопрос диктовался желанием почувствовать, как... как далеко за­шли... э-э-э... подозрения у вашей стороны относительно «Ассошиэйтед мерчант бэнк». Наша репутация, я имею в виду репутацию сингапурского рынка, важна в ваших гла­зах

Ли провел морщинистым, как куриная лапка, пальцем по колонке цифр растущей торговли с СССР на листе, заложен­ном для него пластиковой линейкой Сулачаной в подшивке.

— Подозрения... сформулированы мною лично, мэтр... Не в Москве.

— Поэтому, мой молодой друг, вы считаете себя вправе думать, будто я поведу себя как зубной врач, отказывающий­ся помочь без оплаты вперед? Я догадался... У вас нет полно­мочий на эту беседу, а стало быть, и средств для оплаты моих услуг. Не так ли?

Севастьянов кивнул.

— Мисс Сулачана, — сказал Ли в радиотелефон, — при­несите-ка нам что-нибудь попить, а?

Севастьянов машинально взял со столика статуэтку из­можденного буддистского отшельника. По ребрам святого ползли искусно вырезанные мыши.

— Пожалуйста, поставьте фигурку на место или отдайте мне, — попросил Ли. — У божка ревматизм.

— У статуэтки?

Севастьянов в первый раз улыбнулся не из вежливости.

— Может, и гланды?

— Не святотатствуйте, молодой человек! Болезненный бог понятливее...

Безотчетное ощущение, что Ли на его стороне, пришло. Оно пришло.

Сулачана поставила на столик поднос с зеленым чаем. Разлила по чашечкам.

— Не правда ли, — спросил стряпчий, бережно поглажи­вая принятую из рук Севастьянова статуэтку, — целая исто­рия человеческой судьбы, вырезанная из кости?

Севастьянов не знал, что сказать.

Ли осторожно отхлебнул на пробу. Слюна в складке, тя­нувшейся от губ к подбородку, снова блеснула.

— Обычай китайцев, — сказал адвокат, — да и старые за­коны предполагали, что свидетель на суде обязан лгать и лгать, покрывать своих. Цивилизованный китаец, знаете ли, не понимает пристрастия западных судов заставлять свиде­телей клясться на Библии. Надо быть действительно сума­сшедшим западным варваром, чтобы додуматься до такой нелепицы. И я разделяю эту точку зрения...

— Мэтр, более чем странную для юриста!

— Академического юриста... Но ведь с какой стороны посмотреть... И после клятвы лгут. Большинство определенно.

— Другими словами, вы советуете, мэтр, попытаться ула­дить беспокоящую проблему непосредственно с теми, кто причастен к... к исчезновению восемнадцати миллионов. Скажем, с Клео Сурапато?

— Если появятся доказательства его причастности... До­кументальные сомнительны... Но вот из его уст... И ни в коем случае не свидетели, которые еще и вас же оболгут! Будьте осторожны... Продумывайте каждый новый шаг...

Домой Севастьянов шел долго.

С сумерками огни в Сити не полыхали, как в остальном городе. Их гасили. Приглушенные неоновые надписи опове­щали о названиях компаний и банков с мировой известно­стью. Из окон дома конгрессов неслось мощное хоровое пе­ние. Наверное, шла спевка профсоюзной капеллы.

Он отрицательно помотал головой на приглашающий кивок старичка рикши, развалившегося на сиденье трехколески. Махровое полотенце, прихваченное бельевыми при­щепками, свисало с руля. Прикрученный к раме приемник передавал известия на китайском. Севастьянов разобрал фразу о готовящейся забастовке таксистов.

В забегаловке на Форт-Кэннинг-роуд перехватил обжига­ющей куриной лапши. Пока ел, мысленно сочинял письмо Оле.

У подъезда дома на Патерсон-роуд Севастьянов натолк­нулся на бухгалтершу с двумя коробками с японскими маг­нитофонами. Взял одну, чтобы помочь. Вздыхая, Мария Фо­минична сообщила:

— Во второй половине дня торгпред вас искал... Я ведь послезавтра уезжаю, и следующую зарплату выдавать будете вы. Утром покажу, как заполнять ведомости...

Севастьянов кивнул.

В конторе на шестнадцатом этаже зеркального небоскре­ба у пересечения Телок-роуд и Шентон-вэй адвокат Ли не­торопливо досматривал «советское досье». Последним лис­том Сулачана подшила ксерокопию финансовой колонки «Стрейтс тайме»:

«Компания «Лин, Клео и Клео» готовится заработать в ближайшее время честные пять миллионов. Нет, лучше ска­жем так: честные пять миллионов на бесчестном черном рынке. Она покупает у частного коллекционера величайшую реликвию. Деревянный позолоченный кулак, венчавший не­когда древко знамени китайских повстанцев, называвшихся «боксерами». Бесценную вещь увезли как трофей в Герма­нию. Возвращение в Азию сопровождалось увеличением це­ны боготворимого куска дерева в несколько раз с каждой милей. Чтобы в конце пути выразиться в миллионах, кото­рые сейчас, попав в качестве выручки за это произведение искусства из нечестных в честные руки, становятся, в свою очередь, честными.