Украинские хроники
Шрифт:
Или в том, что они мертвые.
— Я вам нічого поганого не робив, — тихо произнес Пашка и скрестил пальцы.
Утром на него навалился Семка, будто сепар какой.
— Вставай, Украина!
— Отстань! — задушено крикнул Пашка из-под Семки.
— Сегодня квитки отоварят, — Семка надавил на Пашку, заставляя качаться кровать. — А ты, дурень, спишь!
Они умылись в туалетах на первом этаже, позавтракали салатом из свежих помидоров и огурцов. Еще были хлеб с маслом и яйца в скорлупе, которыми тут же устроили битву: нацгвардия против сепаров. У кого яйцо
Україна понад усе!
Затем появился вчерашний сопровождающий, хмурый, будто похмельный, построил их в две колонны и повел в город.
Только пошли они не по проспектам и не в центр, а на одну из окраин, сначала по тротуарам, бетонным плитам, затем углубились во дворы. Пока попадались люди, было даже весело. Грохнешь всей толпой, поравнявшись: «Слава Україні!» — сразу или вздрагивают, или крестятся. Или матом кроют. Смешно.
Сепары, одним словом! Ватники!
Правда, когда обезлюдело, и потянулся чахлый скверик, веселье из Пашки улетучилось, как из шарика воздух. И девчонки заоглядывались.
Сепар, будто почувствовав, подгонял:
— Вперед, вперед, маленькие украинцы. Экскурсия начинается!
Микрорайон за сквериком встретил их давней воронкой, залитой талой водой. Обойти ее пришлось по мосткам. На обочине ржавел медицинский «уазик», весь в разнокалиберных дырках. Внутри болтались провода и обивка.
Было тихо. Так тихо, что Пашка нарочно пнул камешек, и он заскакал, выстреливая звуками в пространство.
— Микрорайон накрыли «градами» после выборов, — произнес сепар, — то ли в отместку, то ли по плану. Или просто выпустили два залпа наудачу. Ваши власти отпирались потом, мол, подразделение им не подчинялось. Только… Мы все оставили как есть. Для экскурсий. Для памяти. Чтобы и вы помнили.
Голос его искажался, отражаясь от стены близкого дома, приобретал странное, металлическое дрожание. Под ногами захрустело стекло.
Девятиэтажка повернулась к экскурсантам фасадом, и две или три девчонки охнули. Казалось, от здания кто-то отъел часть крыши с верхним этажом и — насквозь — кусок в две квартиры сбоку. Отъел не аккуратно, просыпав вниз кирпичи, штукатурку, вещи, доски, жестяные листы. Гарь пожара вылизала целый этаж.
— Здесь были убиты двенадцать человек, — глухо сказал сепар. — Одной девочке было как вам, десять лет. Ей оторвало руку. Пока ее нашли, она истекла кровью.
— А как ее звали? — спросил кто-то.
— Оля.
— Так ей и надо, — шепнул Семка. — Родители ее наверняка были сепары.
Пашка отпихнул его подальше.
Через арку они прошли во внутренний двор. Вторая девятиэтажка не имела среднего подъезда. Вместо него был холм из бетонных перекрытий и мусора. Торчала арматура, белела чудом уцелевшая дверь. Наверху провала, с одной стороны, висело кресло, пойманное за колесико петлей провода.
— Здесь вашими солдатами было убито еще семнадцать жителей, — сказал сепар. — Никто из них не держал в руках оружия.
— Вы врете! — крикнул вдруг рыжий, обсуждавший за завтраком бронежилеты.
— Почему? — как-то устало спросил сепар.
— Потому
Его поддержали, но нестройно и неуверенно. Пашка и вовсе шлепнул губами и замолк. Действительно ли слава?
Сепар кивнул.
— Хорошо. Пошли дальше.
Через усыпанную щепками и осколками бетона детскую площадку он повел их мимо гнутых газонных оградок, мимо одинокого крестика, скрученного из двух веточек, мимо перевернутых скамеек к просвету между домами.
Солнце, холодное, весеннее, плеснуло навстречу не греющим золотом. Затем оно протаяло, открыв Пашкиным глазам насыпь строительного мусора, стиснутую остатками стен. Мусор настолько слежался, что разобрать, где в нем что, было уже невозможно.
Сепар остановился.
— Раньше здесь был дом, — сказал он. — Четыре подъезда по тридцать шесть квартир. Сорок семь человек, не выехавших, не успевших спрятаться и, видимо, уверенных, что по ним стрелять не будут. Шесть детей, одному не было и годика.
Семка толкнул Пашку плечом.
— Брешет!
На насыпь взбежала лохматая собачонка и залаяла на экскурсантов. Краснела воткнутая между кирпичами кладки гвоздичка.
— А мы стоим под Киевом, но нет, не лупим по кварталам, — сказал сепар словно бы самому себе, — хотя и очень хочется. Все, экскурсия окончена. Вас ждет обед и кино.
— А что за кино? — спросил кто-то.
— Полезное.
— Мейд ин Новороссия?
— Мейд ин Украина. Вам понравится.
На обед был наваристый, мясной борщ и рис с котлетами. Семка уплетал за обе щеки. Пашка больше смотрел на плакаты и на пристроившегося в уголке сепара. Сепар пил кофе вприкуску с сушкой. Девчонка-повариха принесла ему второе, но он мотнул головой, отказываясь. По оголившемуся предплечью у него, оказывается, шел шрам. Извилистый и длинный.
Это наши его, подумал Пашка.
От мамкиного звонка он вздрогнул, захотелось почему-то спрятаться под стол.
— Синку, ти квиток не втратив? — спросила мамка.
— Ни.
— Бережи. Грицько з екскурсії ковбаси і шоколаду привіз п'ять кілограм, йому з того квітку видали. Зрозумів?
— Зрозумів. Все, у нас кіно зараз.
— Ось сепаратисти прокляті!
Мамка не успела обругать донбасских — Пашка отключился.
На кино их собрали в одном из классов. Часть парт была новая, а часть — старая. Они расселись. Сепар опустил перед классной доской полотно экрана. Затем прошел перед окнами, запахивая шторы, убирая дневной свет.
— Здравствуйте, дядь Вова.
Мальчишка лет пятнадцати, коротко стриженный, неулыбчивый, притащил в класс проектор, поставил в проходе фанерную конторку, протянул провод, включил. Яркий световой прямоугольник заполнил весь экран.
Кто-то тут же заполз «рожками» из двух пальцев под лампу.
— А это боевик будет? — спросил Семка.
Сепар посмотрел на него остановившимися глазами.
— Кому-то и боевик.
— Дядь Вова, — обернулся от проектора мальчишка, — можно я не буду снова?