Украинские хроники
Шрифт:
Крышка стояла мертво.
Подышав, Грицко сполз вниз. Убить бы суку! Он вытаращился в темноту, которая тут же расцвела неясными пятнами. Ну, ладно, Ната вернется, он ей вломит. Интересно, что же такое по коже-то царапнуло?
— Эй, — сказал Грицко во тьму, — есть здесь кто?
И гоготнул, как бы признавая, что шутка. Почему бы не пошутить? Он хоть и герой АТО, а не привык обходиться без света.
Темнота не ответила, и Грицко сполз за колбасой еще на ступеньку вниз. Наощупь нашел полку, снова
Что-то стиснуло и отпустило пальцы.
Грицко вскрикнул, оскальзываясь, забрался по лестнице к самой крышке и толкнул ее руками. Никакого результата.
Послав подальше конспирацию, он прижался щекой к доскам:
— Ната! Ната, открой мне!
Сердце бешено колотилось. Грицко несколько раз ударил в дерево кулаком:
— Ната!
Собравшись, он саданул в крышку плечом, но тут ступенька под ним с треском провалилась, за ней последовала следующая, и Грицко неуклюже рухнул вниз.
Темнота на мгновение вспыхнула искрами. Боль пронзила правые бедро и локоть.
— С-сука!
Он, простонав, кое-как сел, выпихнув из-под задницы обломки. Жив? Жив. Но теперь, гадство, до крышки и не добраться. Сиди, кукуй.
— У-у, с-сука! — повторил Грицко и замер, потому что явственно расслышал раздавшийся рядом смешок.
Кто-то сидел перед ним!
Грицко вздрогнул так, что спина ударилась о лестничную балку.
— К-кто здесь?
Голос изменил герою АТО и сделался тонким и неуверенным.
— Я, — пришел тихий ответ.
Грицко дернулся и ударился уже затылком.
— К-кто?
— А ты посмотри.
Из стен и углов потекли тонкие призрачные нити, соединились перед Грицко в молодое, чуть светящееся лицо. Рваная губа, выбитый, зияющий пустотой глаз. Лицо слегка наклонилось, оставляя след-фантом.
— Помнишь?
— Ты же… ты же… — прошептал Грицко.
Его жирное тело затряслось. Он сложил пальцы щепотью и попробовал перекреститься, но обнаружил, что не помнит, справа налево или слева направо надо начинать. А может вообще сверху, со лба? Пальцы так и застыли, подрагивая, у горла.
— Вспомнил, — удовлетворенно произнесло лицо.
— Я же тебя там… — Грицко обхватил другой рукой балку. — Ты не можешь…
— За два колечка и цепочку.
— Я не хотел.
Призрак ухмыльнулся так, что Грицко с клацаньем сомкнул зубы.
— Почему?
— Это война, — проскулил Грицко. — Ты был враг…
— Смешная отговорка. А она? — призрак качнул едва обрисовавшейся головой.
— Кто?
Новые нити протянулись во тьме и сложились в женское, пожилое лицо, окаймленное дымком коротких волос.
— Я.
Грицко, отталкиваясь пятками, попытался уползти за лестницу, но мешки со свеклой и картофелем, сложенные там, не дали ему протиснуться.
— Я же это…
— Ты
Грицко махнул рукой.
— Сгиньте… Нет у вас власти надо мной! Боже родный, Боже святый, одна надежда…
— Заткнись, — сказал парень.
Под взглядом страшной пустой глазницы рука Грицко сама стиснула шею.
В темноте проступили новые лица — немолодые мужское и женское, хмурое девчоночье. Грицко взвизгнул, узнавая. Промелькнули в памяти «жигуленок», свалившийся в кювет, бельевые тюки, водитель, лежащий грудью на рулевом колесе, и его жена, хрипло выдыхающая последние секунды. Девчонку, слегка порезанную стеклом, они застрелили позже…
— А они? — оскалился парень. — Их вина в чем?
— Это не я, — быстро заговорил Грицко, — это Цыпарь, Цыпа придумал. Я выше стрелял, я по машине не стрелял.
— Сука ты.
— Вы все равно мертвые! — заколотился в крике Грицко. — Что вы мне сделаете? Ничего! Вы все сдохли! Сепаратисты конченые!
— И душа не болит?
— Что ты мне про душу! Нужна она мне… Ни вымыться, ни пожрать толком. Ни пожить. Я за гроши, за вещи свои под вашими пулями!..
Призрак вздохнул.
— За вещи… Они для тебя мера чужой жизни? Два колечка, цепочка? Тюк белья?
— А хоть бы и так! — от собственной смелости Грицко вжался в мешки. — Мое добро. Мое! Никому не отдам!
— Да подавись.
Лица принялись таять одно за другим. Мужское, женское, девчоночье, снова женское. Призрак молодого парня чуть задержался, посмотрел, казалось, с сожалением уцелевшим глазом на раскрывшего рот героя АТО.
— Что? — оскалился Грицко. — Нечем крыть!
— Нечем. Думал, хоть что-то в тебе есть человеческое. А его и нет совсем, — сказал парень.
И пропал.
Темнота навалилась, облапила, но Грицко только расхохотался. Не страшно! Где-то тут колбаса была…
Он вдруг с удивлением обнаружил в руках магнитолу. Пальцы его, действуя сами по себе, выломали крышку отсека с батарейками и сунули ее в рот. Зубы принялись хрустеть пластмассой. Хрум-хрям. Вкус пластмассы скоро стал солоноватым, видимо, или небо, или десны порезали острые края, но больно почему-то не было.
Жрать!
Где-то внутри Грицко забилась жуткая мысль о неправильности происходящего, но тело перестало ему подчиняться, зажив собственной жизнью.
Пальцы деловито выщелкнули батарейки и отправили их экспрессом в глотку. Обломался зуб. Далее пришла очередь целлофана на бельевом комплекте. За целлофаном руки затолкали в рот кусок простыни. Следующей оказалась фигурка из хрусталя, а за ней — пульт от телевизора. Грицко раскусил пульт вдрызг — и кожух, и зеленый прямоугольник платы.