Улыбка химеры
Шрифт:
— Ну, раз так, пройдемте. — Катя повела его на первый этаж в розыск по узкому коридору, куда выходили двери всех кабинетов, где возле пульта дежурного красовался стенд спортивных достижений команды УУР и висела вечная Доска почета с фотографиями оперативников в парадной форме. Но ничего этого Филипп словно и не заметил. Катя открыла дверь колосовского кабинета, откуда вышла пять минут назад, и пропустила Филиппа вперед.
А дальше была краткая немая сцена. И ее словами не опишешь. Катя по-хозяйски придвинула Салютову-младшему стул (Колосов в эти мгновения просто разглядывал его, как статую в музее). Потом она сняла со шкафа пишущую машинку, вечно
Катя водрузила машинку на стол, взяла чистый бланк протокола допроса и приготовилась печатать. Тем самым давая понять им обоим, что она никуда не уйдет и что роль «секретаря» на этом допросе принадлежит ей безраздельно.
Она видела: Филипп Колосова узнал.
— Я пришел к вам, — произнес он. — Я должен сделать заявление.
— Какое? — спросил Никита. — Во-первых, здравствуйте, Филипп. Садитесь. Рассказывайте. Что-то случилось?
— Да, случилось. Я хочу сообщить: пропал мой товарищ. Его нет уже почти сутки. Я его везде искал. Но он пропал. — Салютов-младший впился взглядом в пачку фотографий, все еще лежавших перед Колосовым. — Вы, кажется, с самого начала ведете это дело, дело по казино моего отца... А я хочу сделать заявление, дать показания. Но сначала... — Он протянул руку к снимкам. — Что это? Это же...
Снимки из его разжавшихся пальцев веером рассыпались по полу, как карты из колоды. Катя со своего «секретарского» места наблюдала за ним. Лицо Филиппа стало пепельно-серым.
— Где вы его нашли? — глухо спросил он. — Когда?
— Сегодня в пять утра на обочине Рублевско-Успенского шоссе на двенадцатом километре, — ответил Колосов.
— Я знал... Я знал, чувствовал, что его убили. — Филипп нагнулся, собрал фотографии. Когда он выпрямился, Кате почудилось, что в этом тесном прокуренном кабинете с зарешеченным окном и сейфом, смахивающим на стальной гроб, словно снова поднимается, вздыбливается как гора та приливная волна — серая, мутная, сметающая все на пути. И опять ее до крайности поразило и даже напугало, что это тягостное ощущение ассоциируется у нее именно вот с этим худым, бледным парнем, почти ее ровесником по годам, показавшимся ей в их первую встречу таким... Каким же? Катя внезапно поймала себя на мысли: больше всего на свете ей сейчас хотелось уйти, вырваться отсюда. Оставив их друг против друга задавать вопросы и отвечать на них, потому что все то, что она сейчас услышит и чему станет свидетельницей, не что иное, как...
— Я хочу дать показания, — глухо произнес Филипп. — Я знаю, кто это сделал. Я буду свидетельствовать против него и здесь, и на суде. Записывайте, ну, я же говорю вам, что я все скажу, что же вы не пишете?
Катя вздрогнула от его окрика. Склонилась к машинке.
— Так кто же убил Легионера? — спросил Никита.
— Это сделал мой отец.
Словно выключили свет. А потом включили. И он, яркий, колючий, ослепил их. Двое мужчин стояли друг против друга, их разделял только стол. Катя сидела, но так и не могла заставить себя печатать.
— Ты что болтаешь, парень? — тихо сказал Колосов. — Ты что говоришь? Ты соображаешь, что ты сейчас сказал? Соображаешь?
— Его убил мой отец, — упрямо повторил Филипп Салютов. — Я это знаю и могу доказать. А Китаев наверняка ему помогал. Он сделает все, что отец ему прикажет. Он ему предан как пес. Пес!
Он рухнул на стул и закрыл лицо руками. Колосов обогнул стол, налил из электрочайника воды в стакан, склонился к Филиппу.
— Ну-ка выпей. И успокойся... Слушай, а ты, часом, не накурился?
Филипп яростно оттолкнул его руку — вода выплеснулась на его и без того промокшее пальто.
— Да что же вы не записываете мои показания? — крикнул он. — Не верите мне, да? Его убил мой отец! И я могу это доказать. Вот! — Он рывком выхватил из кармана пальто сотовый телефон, сунул его Колосову.
Тот телефон взял, но ждал объяснений.
— Легионер уехал. Куда, с кем, ничего об этом мне не сказал. Значит... значит, не хотел, чтобы это как-то меня касалось... А я его прождал всю ночь... Потом... Вот здесь, на телефоне, определитель, — Филипп тыкал в кнопки. — Тут номер, последний номер, по которому ему звонили вчера вечером... Можете сами убедиться. Это личный номер моего отца. Он ему звонил вчера, ясно вам? И после его звонка Легионер куда-то собрался, ничего мне не сказав. А сейчас вот! — Филипп ткнул в снимки. — Он его и убил. Отец. Прикончил... Сволочь... Подонок... Ненавижу его! Арестуйте, судите его за убийство! Я, я буду вашим свидетелем на суде: это он его убил вместе с Китаевым! Я так и скажу!
Речь его напоминала штопор. Войдя в этот штопор, он словно не мог уже остановиться. Никита включил мобильник, проверил определитель. Переписал себе последний номер из памяти — федеральный номер.
— Вы сами слышали разговор вашего отца с вашим другом? — спросил он.
— Нет, меня не было, я отсутствовал... Уезжал по делам. Вернулся — Легионера уже не было в квартире. Только ключи от машины на столе и телефон вот этот...
— Это ведь ваш телефон, Филипп, — перебил его Колосов. — Ваш товарищ Легионер пользовался им? Обычно он отвечал по телефону за вас?
— Ну да, да! Какое это имеет значение? Я же говорил вам: мой отец ему звонил, вызвал его куда-то, заманил и убил вместе с Китаевым.
— А вы догадываетесь о причине, по которой могли убить вашего товарища?
Филипп смотрел на фотоснимки, лежащие на столе. Молчал.
— Что, этой причины вы не знаете? А то, что вашего Легионера на самом деле зовут Николай Дьяков, это тоже вам неизвестно?
— Имя его я знал, — ответил Салютов-младший. — Но он предпочитал, чтобы я звал его Легионером.
— А то, что он прежде служил во внутренних войсках? Это вы знали?
— Да, он мне говорил.
— А то, что он был судим и отбывал наказание — шесть лет провел за решеткой?
Филипп вздрогнул, вскинулся:
— Он? Когда? За что?
Катя со своего места, затаив дыхание, следила за его реакцией. Нет, сейчас, кажется, он не лжет. Это для него — новость. Про то, что Дьяков-Легионер сидел, ему вроде бы неизвестно. Ну, конечно! Так и должно быть. Раз Дьяков был не кто иной, как «крот», человек Миловадзе, он должен был тщательно скрывать свое прошлое...
— Вы лжете! — яростно выкрикнул Филипп. — Лжете, не верю вам! Когда он мог сидеть? Он же у вас работал, а потом воевал...
— Легионер в Чечне никогда не был, Филипп, — ответил Колосов. — И никогда никакого участия в боевых действиях на Кавказе не принимал. Он в это самое время отбывал наказание в колонии под Архангельском за пьяный наезд, повлекший гибель двух человек. И это не мы лжем, парень, а он, твой дружок, тебя все время обманывал. Я не знаю, какая уж там у вас была с ним дружба — не разлей вода, и какой лапши он тебе успел навешать, что ты ради него родного отца решил заложить, обвинив его голословно только по какому-то там номеру в определителе в тягчайшем преступлении, которое...