Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
Неприятель скоро убедился в том, что казачья пограничная стража с берегов Аргуни и Амура умеет метод Стрелять из винтовок-трёхлинеек. Словно на степной охоте за осторожными и кровожадными волками или на охоте в забайкальской тайге за кабанами и прочим зверьем. С вершин засевшие казаки стреляли расчётливо, выцеливая врага только для того, чтобы сразить его с первого выстрела. И патроны берегли, и на баварцев с венграми страх нагоняли.
Таким образом нерчинцы, амурцы, уссурийцы я драгуны безномерного Приморского полка продвигались всё выше в горы, подбираясь к карпатским перевалам. Скоро 1-й Нерчинский казачий полк подступил к одному из них, не имевшему на карте собственного названия. Поэтому его для донесений окрестили Безымянным казачьим. Разведать в ночь неприятельские позиции на перевале было приказано сотне барона Унгерна.
Сотник под вечер собрал у себя офицеров и старших урядников. Ткнув пальцем в сторону перевала, который на закате солнца едва угадывался за деревьями, сказал:
— Завтра будем брать перевал. Командир полка приказал нашим охотникам разведать, кто его защищает. Что там есть из пулемётов и пушек.
— Господин барон. Какой взвод назначается в разведку?
— Никакой. Кликнуть охотников. Выбирать десяток из них буду я сам.
— А кого назначаете старшим в ночной разведке?
— Охотников поведу самолично. Мне не привыкать в горах...
Команда разведчиков, подобранная из бывалых, хорошо знакомых сотнику казаков, отправилась к перевалу ещё в вечерних сумерках. Время Унгерном было выбрано удачно: на фоне догорающего неба охотники высмотрели немало часовых на перевале и даже выдвинутый по тропе вниз боевой дозор с пулемётом. Дозорные залегли в небольшой яме у тропы, замаскировав «максим» в кустарнике. Они держались самонадеянно, эти альпийские баварцы, большая половина дозора из шести человек во главе с унтер-офицером улеглась спать на дне ямы, закутавшись поплотнее в шинели.
Двое пехотинцев-баварцев из ландверного полка, что остались бодрствовать у пулемёта, тоже задремали, убаюканные ночной лесной тишиной. Ранее они воевали в Альпах с итальянцами, чьи стрелки немало заботились о комфортности жизни на войне. По крайней мере, итальянцы ночные гадости ни германцам, ни австрийцам не устраивали. Но «проза войны» в Карпатах оказалась совсем иной.
Баварцы не замечали, что в какой-то сотне-другой шагов от них за дозором наблюдают люди в малоприметных в ночных сумерках чёрных лохматых папахах. Охотники действительно потратили не один час, чтобы окончательно убедиться, что второго боевого дозора неприятель вдоль тропы не выставил.
Только после этого сотник, пошептавшись с урядниками, приказал разведке разделиться. Тройке казаков приказывалось бесшумно снять пулемётчиков. Остальным — перебить тех, кто устроился на ночлег в яме. И взять языка, желательно в офицерских или унтер-офицерских погонах. Казаки разделились и стали бесшумно заползать в тыл баварцам. Когда всем стало ясно, что они вышли на цель, один из нерчинцев тихонько присвистнул, как ночная птица.
Боевой дозор так и не проснулся. Связанный конной уздечкой унтер-офицер баварцев ошалело водил глазами по сторонам, издавая какие-то звуки через кляп во рту. Унгерн приказал ползком тащить его вниз, забрать оружие дозорных, а самое главное — «максим» с несколькими пулемётными лентами в коробках. Команда охотников, не наделав в ночи шума, удачно вернулась с ценной добычей.
Пленного допрашивал сам сотник, для которого немецкий язык был вторым родным после русского. Баварец оказался крайне удивлён, когда на немецком языке, правда с каким-то акцентом, его стал допрашивать русский офицер, звёзды на погонах которого говорили о капитанском чине:
— Ваше звание?
— Старший унтер-офицер, господин капитан.
— Какого полка? Его номер. И откуда он прибыл на Восточный фронт?
— Баварский ландверный. Такой-то номер. Раньше воевал в Альпах напротив Трентино.
— Давно прибыли в Карпаты?
— Две недели назад, господин капитан.
— Состав полка вам известен?
— Да. Он штатного состава. По пути в городе Аугсбурге его пополнили до штата запасниками-баварцами.
— Пулемётов много в полку?
— По четыре «максима» на каждую роту, господин капитан.
— Кто обороняет перевал?
— Одни батальон, в котором я служил. Мои документы перед вами. И ещё сапёрный взвод из венгров.
— Артиллерия на перевале есть?
— Есть. Батарея горных орудий. Перевозится на мулах. Прислуга из германцев.
— А где же австрийцы?
— Мы их сменили, господин капитан.
— Можете на схеме перевала показать пулемётные ячейки и позиции горной батареи? В противном случае я прикажу вас расстрелять.
— Могу, господин капитан. Ведь я у вас в плену...
— Почему ваш дозор спал?
— Мы думали, что русские воюют как итальянские альпийские стрелки. И по ночам спят.
— Тут не Альпы. У вас, унтер, есть ко мне какие-то вопросы перед отправкой на сборный пункт военнопленных?
— Только один вопрос. Господин капитан, где вы научились так чисто говорить на немецком языке?
— Это мой родной язык. Я немецкий барон, но родившийся в России и служащий ей.
— Но вы ведь воюете против Германии? Против немцев?
— Что из этого. Все мои предки давали присягу на верность российской императорской короне. А не короне королей Пруссии. Я природный россиянин...
Исчезновение старшего в «ликвидированном» боевом дозоре вместе с «максимом» наделало много шума среди защитников перевала Безымянный казачий. Но поскольку нерчинцы больше не тревожили баварских пехотинцев, те за несколько дней основательно растеряли вспыхнувшую осторожность. А тем временем 1-й Нерчинский казачий полк сосредоточился перед перевалом. За эти ночи удалось подтащить поближе к перевалу полубатарею трёхдюймовых пушек.
Орудия ночью хорошо замаскировали. Старшие орудийных расчётов получили точно установленные цели. О большем артиллерийским офицерам не приходилось и мечтать.
Атака перевала началась на рассвете, когда предутренний туман скрыл казачьи цепи, которые подползли как можно ближе. Но не настолько близко, чтобы быть замеченными часовыми и поражёнными осколками своих же пушечных гранат. Всё складывалось вполне удачно.
Ранним утром бой за перевал начался с огня трёхдюймовых орудий. Артиллерийская поддержка атаки получилась невиданной силы — по три десятка снарядов на ствол. Да и к тому же пушкари били прицельно. Им не приходилось выжидать ответной пальбы немецких горных орудий и пулемётных точек, засекать их расположение и только после этого начинать пристрелку. Допрошенный Унгерном унтер-офицер дал действительно точные данные, цена которым равнялась многим десяткам человеческих жизней.