Урановый рудник
Шрифт:
Алексей Андреевич снова обвел взглядом расстилавшуюся внизу панораму поселка. Нет, место было не виновато. Оно, это место, было красивым и чистым, но исходящее из неведомого источника упорное, целенаправленное зло уже начало пропитывать землю, растворяться в воде и отравлять души людей ядом. Холмогоров ощущал его так же явно, как если бы кто-то водил по его груди кончиком острейшего финского ножа.
— Так что история у вас тут вышла довольно странная, — сказал он Потупе, который стоял рядом, дымя очередной папиросой и равнодушно глядя в никуда. — На этом месте нет никакого проклятия, и тем не менее вы утверждаете, что в церковь трижды на протяжении одного года ударяла молния.
— Это не я утверждаю, — немедленно ощетинился Потупа. — Это люди
— А поговорить с этими людьми можно?
— Чего ж нельзя-то? Чай, не глухонемые и не французы какие-нибудь. Поговорить — это сколько душе угодно. Ступайте и говорите себе, покуда не надоест.
— А с кем конкретно я могу побеседовать на эту тему?
— Конкретно? Хр-р-р — тьфу! Если конкретно, так я уже, признаться, и не упомню. Сказал мне кто-то — молния, мол, это была, — да я тогда, видать, внимания не обратил. Когда огонь тушишь, некогда запоминать, кто да что. Вы к участковому, к Петрову, сходите, его спросите. Он расследование — хр-р-р, тьфу! — проводил, с него и спрос.
— А где его искать?
— Искать его в управе — вон, где флаг висит, видите? Только сейчас, под вечер, не советую, он уже с обеда, поди, лыка не вяжет. Лучше завтра, прямо с утречка. Вот охотников с собаками на поиски отправим и сразу к нему. Если он, конечно, последнюю память не пропил.
— Я вижу, вы его недолюбливаете, — заметил Холмогоров.
— Я-то? Хр-р-р — тьфу! А за что мне его любить, ежели он не баба? Человек он нездешний, из города присланный, ничего про наш народ не знает и знать не хочет. Только и делает, что с утра до вечера водку глушит да к бабам вяжется, ей-богу, как кобель. Своя-то, сказывают, от него еще в городе ушла. В толк я не возьму, для чего он тут нужен. Да, ежели по правде, я и про себя-то не знаю, зачем с этим портфелем по поселку слоняюсь, чем управляю, какие такие реформы провожу. Вона, когда Ельцин воцарился, нам из райцентра только через полгода додумались подсказать: дескать, флаг-то смените, другой у нас теперь флаг, царский. Конченый мы тут народ, всеми забытый — и людьми, и Богом. И батюшка, отец Михаил, напрасно к нам приехал. Бился как рыба об лед, а кому оно надо? По домам ходил, в церковь зазывал, про Бога чего-то втолковывал — даже мне втолковывал, чудак, а у меня двадцать пять лет партийного стажа за пазухой. Хр-р-р — тьфу!!! Чует мое сердце, не увидим мы его больше. И вы сюда зря приехали, только время даром потратили. А еще, не ровен час, стрясется с вами что, неприятностей после не оберешься… Ну что, закончили мы тут с делами? А то мне там с катером опять из района циркуляр какой-то передали, надо идти разбираться, чего они там снова навыдумывали, реформаторы…
— Конечно, ступайте, Семен Захарович, — сказал Холмогоров. — Большое вам спасибо. Только подскажите, как пройти к дому отца Михаила.
— А чего тут подсказывать? Во-о-он он, — Потупа вытянул перед собой указательный палец с корявым, обведенным траурной каемкой ногтем, нацелив его на неказистый, черный от времени и непогоды домишко почти на самом краю поселка, — вон, по-над речкой, видите? Это и есть батюшкины хоромы. Предлагали мы ему в другой дом перебраться, у нас их много пустует, есть из Чего выбирать. Ремонт небольшой сделать, полы перестелить, и живи себе кум королю. Нет, говорит, мне пожалуйте что-нибудь поскромнее, зачем мне, говорит, одному хоромы царские? Вот и жил в завалюхе… То есть я хотел сказать, живет.
— Спасибо, Семен Захарович, — повторил Холмогоров. — Вы идите, а я здесь еще немного постою, подумаю, на места ваши дивные полюбуюсь.
Получасом позже, когда над поселком начали сгущаться вечерние сумерки, Холмогоров спустился на единственную улицу поселка и направился к дому священника. Проходя мимо магазина, двери которого по случаю прибытия катера были распахнуты настежь, он увидел Петра Ивановича Завальнюка, который стоял у крыльца единственной на весь поселок торговой точки в окружении группы аборигенов мужского пола и, судя по некоторым признакам, активно угощал их
Завидев Алексея Андреевича, заготовитель издали заулыбался ему и вежливо приподнял над головой свою нелепую шляпу с накомарником. Подвыпившие сельчане, с которыми он до сего момента беседовал на профессиональные темы, как по команде обернулись к Холмогорову, но тут же потеряли к нему интерес. Это отсутствие интереса было таким демонстративным, что Алексей Андреевич понял: обстановка здесь куда более опасная и причудливая, чем можно было предположить, основываясь на полученной из писем отца Михаила информации.
Отец Михаил открыл глаза и первым делом увидел прямо над собой низкий потолок — не дощатый, как в его доме на берегу быстрой речки, и не гладко оштукатуренный, как в городской квартире, а сделанный из рыхлого и некачественного да вдобавок скверно утрамбованного бетона. Потолок был сырой и зернистый, испещренный трещинами, кавернами и ржавыми потеками. Местами сквозь бетон проглядывала темно-рыжая, изъеденная ржавчиной арматура; еще на потолке виднелись следы деревянной опалубки, а больше там ничего интересного не было.
С минуту отец Михаил тупо смотрел в этот потолок, гадая, где это он очутился и каким ветром его сюда занесло. Думать мешала адская головная боль, которая накатывала волнами в такт биению сердца; проанализировав свои ощущения, батюшка пришел к выводу, что эпицентр, из которого распространяются эти волны, расположен где-то в районе затылка. Дабы убедиться в правильности данного умозаключения, отец Михаил хотел было пощупать затылок, но тут обнаружилось, что он не может поднять руку. По правде говоря, он даже не понял, есть у него руки или их вовсе нет: похоже, верхние конечности у него полностью утратили чувствительность, словно их никогда и не было.
Наличие над головой незнакомого бетонного потолка в совокупности с головной болью и невозможностью шевельнуть руками вызвало в душе отца Михаила смутную тревогу. Что-то тут было не так, но вот что именно?
Батюшка с трудом приподнял голову и осмотрелся. Увиденное повергло его в унылое изумление или, если угодно, в изумленное уныние.
Он лежал на каком-то рваном матрасе, брошенном прямо на сырой бетонный пол в квадратном помещении с низким потолком и узким зарешеченным окошком, через которое сюда беспрепятственно проникал не только свет, но и комары, ибо стекло в нем отсутствовало напрочь. Помимо окошка и ржавой железной двери без признаков ручки, отец Михаил не увидел в помещении ничего достойного внимания — это была просто бетонная коробка, сырая и запущенная.
Батюшка подумал, не попытаться ли ему принять сидячее положение, но вместо этого лишь обессиленно уронил голову на рваный тюфяк. Сознание мутилось, перед глазами все плыло и двоилось, и поначалу, не разобравшись толком, на каком свете находится, отец Михаил решил, что попал в плен к чеченским боевикам. Но потом боль немного утихла, головокружение улеглось, тошнота отступила, и он припомнил, что Чечня была давным-давно, в прошлой жизни, и что он уже не солдат, а священник, отец Михаил. Припомнилось ему также, как на закате дня отправился он в тайгу по следам таинственного грузовика марки «ГАЗ-66» и как нашел заброшенную узкоколейку, вдоль которой и отправился наугад…