Ушастыи? призрак
Шрифт:
Куда там! Если девчонка и стояла под дверью, то либо ничего не слышала, либо не поняла. Либо просто растерялась.
Такое впечатление, что она тут год людей не видела и приняла его за упыря или еще какую нечисть из болот вылезшую.
Хорошо — осиновым колом не пырнула.
ГЛАВА 37
Выносить дверь не пришлось. Привлекать внимание стрельбой из нагана — тоже. К счастью. Первое Петру было просто не по силам — разве гранатой, и то без гарантии,
Тратиться не понадобилось. Дверь открылась во второй раз. Но вместо милой девочки в проеме маячил здоровенный мужик из тех, про кого говорили: "коня поднимет". Уже не молод: темная, аккуратно расчесанная, но не стриженная борода была вовсю посечена серебряными нитями седины. На голове красовался серый купеческий картуз. Широкие плечи плотно облегала синяя, местами штопанная рубаха. Черные штаны были заправлены в высокие сапоги.
Вряд ли мужчина, кем бы он ни был, ходил в доме при полном параде. Выходит, вышел специально встречать.
Темные глаза вцепились в Петра с подозрением.
— А ну, мил государь, перекрестись, — потребовал мужик. И подозрение переросло в уверенность, когда Петр отрицательно покачал головой:
— Религия — орудие классового гнета. Декретом от двадцать третьего января восемнадцатого года церковь отделена от государства.
Мужик набычился:
— Либо крестись, либо я тебе сейчас башку от тела отделю, безо всяких декретов. Нам тут, в доме, нечистая сила не нужна.
— О как! — Петр шевельнул бровью, — А как же, говорят, что вы тут колдуны все?
— Говорят что кур доят. А коров на яйцы сажают. Так что — сам перекрестишься, аль помочь маленько?
Командир отдельного отряда ЧОН широко улыбнулся, сложил руки троеперстием, поднес мужику едва не к самому носу и размашисто осенил себя крестом, приговаривая:
— Потушил ли керосинку — троеперстие коснулось лба,
Застегнул ли я ширинку... — ширинка оказалась застегнута и завязана;
Есть ли деньги на обед — правая сторона;
Не забыл ли партбилет, — левая...
Все ли правильно?
— Не упырь, — с каким-то даже сожалением согласился мужик. — А как же прошел? Ежели без креста и без антихриста?
— А ногами. Сначала левой, потом правой, потом снова левой.
— И отводка-то дедова пропустила...
— Не устояла. Против доброго слова и нагана редко что устоять может. Мне, во всяком случае, такого не попадалось.
Мужик еще немного постоял и, кажется, принял какое-то решение. Потому что посторонился, пропуская Петра в просторный, но плохо выметенный и здорово запущенный холл и через силу проговорил:
— Раз так... милости просим в кабинет. Для разговору.
"Пойдемте в нумера..." — фыркнул про себя Петр, но все же последовал за здоровенным мужичиной вверх по
Дом был пуст и первое впечатление неухоженности только усилилось, когда Петр понял, что в "кабинете" этот бородатый и живет. Спит, ест, курит... Характерные запахи смешались с амбре от ношенных портянок.
Мужик устроился на хозяйском стуле, выложил локти на стол.
— Павел меня зовут. Егоров сын, по фамилии Евсеев.
— Петр Борисович Лейба, — отрекомендовался гость. — Вы хозяин Мызниковой усадьбы? Или управляющий?
— Господь с ва... — вспомнив о сложных отношениях незваного гостя и господа, Павел Егорыч осекся. — Хозяин последний еще зимой преставился. Управляющий поехал в город, бумаги у новой власти выправлять — и так и сгинул. Не знаете, что с ним случилось?
— Когда это было?
— В аккурат на Емельянов день.
Петр прикинул по времени.
— Точно ничего не скажу, искать нужно. Хотя, если не вернулся — либо чрезвычайка его забрала, либо... в эти дни как раз тут банда Гриши Коновалова гуляла, мог и попасть под горячую руку. Бумаги-то выправлять, небось, с денежкой ехал?
Приняв слова Петра за намек, Евсеев занырнул в стол и вытащил оттуда небольшой кисет, как для махорки. Кисет этот он выложил на стол, в аккурат посередине, но горлышком — к Петру и смиренно попросил:
— Уж посодействуйте, Петр Борисыч, за долю малую... Это не ерунда какая-нибудь новодельная, полновесные николаевские десятки.
Петр адресовал Евсееву вопросительный взгляд.
— Скажите там, в комитете вашем... не пройти, мол, в усадьбу. Нет дороги. Сами видите — взять тут нечего, а из людей только мы с Лизаветой остались. Не след бы тут чужим появляться, еще обидят барышню.
Возмущаться Петр не стал. Он, как никто, знал, что случалось всякое. И обидеть барышню очень даже могли. Тот же боец Ильин...
— Посодействуете?
— Что ж не уехали, пока здесь Юденич стоял?
— Хозяин не велел, — развел руками Евсеев так, словно ответил на все вопросы разом.
— А своей головы на плечах нет! И что мне теперь с вами делать прикажете? Про положение дел с усадьбой я обязан доложить и я это сделаю, как только вернусь. Вы не хозяин. Документов на усадьбу никаких нет. Владелец помер, значит — ничья усадьба. И подлежит национализации.
— Да пес бы с ней, с усадьбой, — вздохнул мужик. — Мне бы Лизоньку уберечь.
— Дочка?
— Дочка, — торопливо закивал Евсеев так, что сразу стало понятно — врет. И так бездарно, что на первом же допросе правда вскроется. Понял это и сам Павел Егорович.
— Что будет с барышней-то? Отпустят? Или... расстреляют?
Вот как было ответить на этот вопрос? Если честно — зависит от того, кто дело решать будет.
— Документы у нее... хорошие есть? Надежные?
Евсеев промолчал так красноречиво, что все дальнейшие вопросы отпали сами. Кроме одного.