Утомленное солнце
Шрифт:
Артем скривил губы в горькой насмешке. В наступление нужно ходить с пустым желудком, чтобы не загнуться, если вдруг пуля в живот попадет. Здесь что, этого не понимают? Или кормежка такая, что желудок не наполнишь…
– Да ты не бойся, – усмехнулся особист. – Накормят хорошо. А пока до передовой дотопаем, все утрясется… Ты, я знаю, привык хорошо кушать. Летчики у нас элита, сытно кушают, сладко спят…
– Хорошо горят, – добавил Артем.
– Да ладно тебе, хорошо горят. У нас тут горят похлеще… Сергей Петрович, сколько там у нас в последнем бою сгинуло?
– По спискам
– Ну вот, а ты говоришь, летчики хорошо горят. Здесь тоже сгореть можно. Даже пикнуть не успеешь… В какой взвод его отправим?
– Да пусть в первый идет, какая разница?
Ему пришлось еще полчаса торчать на морозе, прежде чем штрафников забрал прибывший за ними командир взвода. Это был разжалованный старшина, такой же осужденный, как и Артем.
– Кормежки нема, сразу говорю! – с ходу предупредил он. – Не баловать, не горлопанить. Чтоб все спокойно, чтоб все рядком…
На этом весь инструктаж был закончен.
Вся рота размещалась в одном длинном бараке. Трехъярусные дощатые нары сплошняком, по углам дымят самодельные печи. Все дыры и пробоины в бараке наспех заделаны, но тонкие стены все равно плохо держат тепло. Люди лежали на нарах. Спали, тихо переговаривались между собой. На вошедших мало кто обратил внимание.
Свободного места на нарах хватало, но люди предпочитали жаться друг к другу. Так лучше сохранялось тепло. После последнего боя рота активно пополнялась личным переменным составом. А вот пожрать не подвезли. То ли штрафников решили уморить голодом, то ли за их счет решили подкормить солдат из боевых частей, но, как бы то ни было, есть было нечего. Последний раз хлеб-чернушку подвозили позавчера. Командир роты сам по сути дела был штрафным. Он уже два раза водил свое подразделение в атаку. Будет и следующий раз. И ему не все равно, с кем идти в бой. Поэтому он не трогал людей, не мучил их бесконечными построениями, учебными занятиями. Видимо, он руководствовался принципом – меньше движений, больше энергии в запасе. Как в «Трех мушкетерах», когда спишь – ешь. Только там французская романтика была, а здесь холодная русская проза…
Артем лег на свободное место, сунул под голову вещевой мешок. Снял с себя телогрейку, накрылся. По сравнению с тем, что творилось на улице, в бараке было тепло и уютно. Но Артем понимал, что скоро это пройдет. Снова станет холодно и совсем не уютно. И есть будет хотеться до умопомрачения…
Барак если и гудел, то как сонный пчелиный улей. Люди в большинстве своем молчали, а если и говорили, то вполголоса. Как будто разговоры могли отнять у них жизненные силы. И только в одном углу было шумно. Оттуда доносились громкие голоса, какой-то истерический смех.
– Шпана там блатная, – тихим голосом пояснил сосед справа. – Их, говорят, осенью несколько сотен было, два десятка только и осталось. Кого убило, кого в кадры…
Мужик замолчал. Закрыл глаза. Артем тоже попытался заснуть. Мучился, мучился, но заснул. Только проспал не долго. Кто-то тронул его за ногу.
Артем открыл глаза. Увидел незнакомого и в то же время очень знакомого человека. Он пронзительно смотрел на Артема. Шапка-ушанка без звезды, телогрейка нараспашку, ватные брюки, бурки на ногах. В глазах бравада, на губах ухмылка.
– Что, не узнаешь? – спросил он.
– Может, и узнаю…
Артем неторопливо поднялся, сел, свесил ноги на пол. Внешне вялый и неповоротливый. Но внутри все напряжено, тело как пружина. Только пусть попробует этот тип тронуть его.
– Ты Артем, да?.. Ну Артем, я же вижу…
– И я вижу, что ты Захар…
Действительно, это был тот самый мазурик, с которым Артему пришлось схватиться в глупой драке за Владу. Он же брат Риммы. Надо же где встретились.
– Узнал, значит… – осклабился Захар. Он сел рядом с Артемом. – Ты это, волком на меня не смотри. Не бойся, я не кусаюсь…
– Да я и не боюсь.
– Ну так хорошо, что не боишься… А я тебя сразу узнал. Смотрю, идешь с Куцым…
– С кем?
– Ну, Куцый, взводный наш. Погоняло у него такое…
Артем усмехнулся. Не понятно, то ли в армии он, то ли в тюрьме. Клички, погоняло, шпана правит бал…
– Думаю, ты. Подошел к нему на пару слов. Ну, точно ты. Осужденный Артем Гудимов… А ты что, подполковником был, Героем, да?
– Подполковником был, – поморщился Артем. Надоело объясняться. – А наград меня не лишали…
– А ты транспортники сбивал? – весело посмотрел на него Захар.
Под его взглядом в душе таяли последние остатки неприязненного к нему отношения. В конце концов, чего нос воротить? Он если и уголовник, то искупает свою вину перед Родиной. К тому же Артем и сам хорош. Просто так в штрафные не попадают, он в этом убедился на личном примере. Как ни крути, а он совершил воинское преступление, за что его и осудили. Он тоже преступник. И тоже искупает свою вину…
– Вы что, сговорились? – усмехнулся Артем. – Особист меня спрашивал, командир роты…
– И что ты им сказал?
– Сбивал. Два «юнкерса» и два «Хейнкеля»…
– Красавчик!.. А командир, скажу тебе, у нас классный. Батяня, в натуре… А особист… Я их, красноперых, ненавижу… А вообще, скажу тебе, Артема, гиблое это место…
– Как ты сюда попал?
– Да как, срок мотал, а тут малява от Сталина, так, мол, и так, надо свою вину кровью искупать. Ну, а у меня десятка впереди, да и немца я не люблю, дед мой от него погиб, в империалистическую, вот. Он, кстати сказать, генералом был… Да, такие вот дела… Уже два боя за плечами. И ничего, выжил. Еще месяц остался. И в маршевую часть… Да, на счет транспортников… Ты, наверное, голодный…
Артем даже не шелохнулся.
– Вижу, что голодный, – с уважением посмотрел на него Захар. – Пошли!
– Куда?
– Ничего не спрашивай…
Захар многозначительно глянул по сторонам. Мол, ушей много.
Артем пожал плечами и пошел за ним в блатной угол. Там было теплей, но шумно. Захар поднял руку, и урки притихли. Сейчас он не был похож на того, парня, с которым Артем только что разговаривал. Это был прожженный жизнью уркаган. Жесткий, властный. Сейчас от него исходила какая-то гнетущая сила, подавляющая чужую волю. Не трудно было догадаться, что среди своих он в авторитете.