Утренние поезда
Шрифт:
— Я Зимин, Кирилл Петрович.
— Вы принимали участие в экспедиции инженера Смелкова?
— Принимал, — все с той же усмешкой ответил Зимин.
— Не отрицаете?
— Не отрицаю.
— Не отрицаете… Значит, так… Обвиняетесь вы, гражданин Зимин, в том, что убили инженера Смелкова Аркадия Николаевича, с корыстной целью захватить найденное экспедицией золото, а также карты и прочие сведения.
Усмешка медленно исчезла с лица Зимина.
— Чушь! — крикнул он. — Я убил Смелкова? Я?! — Он вскочил.
— Садитесь, гражданин Зимин! И не кричите. У нас есть свидетельства очевидцев.
— Свидетели?
— А этого вам, гражданин Зимин, до поры до времени знать не положено.
— Я не убивал Смелкова, — сказал Зимин.
— Значит, не убивали. А кто убил?
— Я этого не знаю… к сожалению, — сказал Зимин.
— Имейте в виду, гражданин Зимин, признание может отчасти смягчить вашу вину. Так что запираться и юлить не советую.
В тишине за окном неожиданно зазвучала мелодия песенки «Девчоночка Надя». Федякин подошел к окну. Во дворе два пожарника, усевшись на телегу с помпой, играли — один на трубе, другой на тубе. Третий высоким тенорком подпевал: «Девчоночка Надя, чего тебе надо? Ничего не надо, кроме шоколада». Федякин прикрыл окно. Тем временем Зимин вгляделся в замасленный листок, лежавший перед Федякиным. В самом низу стояла подпись: «Ефим Суббота».
— Так вот, даю вам двое суток, — сказал Федякин. — Так сказать, для размышления. Миронов! — крикнул он, и тут же в дверях появился милиционер. — Уведи!
Зимин в сопровождении милиционера вышел из комнаты. Федякин сунул папку с засаленной бумажкой в ящик стола, снял газету с приемника, надел наушники и стал шарить тонкой проволочкой по так называемому кристаллику. В наушниках раздался тонкий, похожий на комариный писк, далекий голос. Федякин счастливо улыбнулся.
Тюрьма, или, как тогда говорили, «домзак», находилась на окраине Балабинска, и Зимин, в сопровождении двух милиционеров, шел по набережной Балабы мимо того самого Балабинского металлургического завода, о котором всего час назад ему рассказывал словоохотливый Васильянов. Завод, выстроенный из красного кирпича, выглядел весьма внушительно. Высокие стрельчатые окна светились в сумерках, и видно было, как по цеху двигались раскаленные полосы металла…
Зимин шел, заложив руки за спину, не глядя по сторонам. Когда они миновали завод и свернули на широкую, выложенную булыжником улицу с высокими домиками, навстречу им подкатила, громыхая, телега, запряженная парой. Телега остановилась, с нее соскочили трое мужиков и решительно двинулись навстречу Зимину и милиционерам. Прежде чем те успели что-либо сообразить, они были сбиты с ног. Когда они вскочили, то увидели, что телега с мужиками и арестованным сворачивала за угол. Сделав несколько выстрелов, милиционеры пустились вдогонку. Добежав до угла, они увидели телегу, скрывавшуюся за новым поворотом. Когда они добежали до него, телеги уже не было видно. Она исчезла.
А пока милиционеры стреляли в темноту, уверенные в том, что арестованного похитили его дружки, на телеге, мчавшейся по ухабам и рытвинам немощеной мостовой, шла драка. Один из мужиков с остервенением нахлестывал лошадей, а трое других пытались справиться с бешено сопротивлявшимся Зиминым. Вырвавшись из могучих объятий высокого чернобородого мужика, Зимин вскочил и ударом ноги бросил другого на землю. Третий попытался повалить его, но тоже вылетел из телеги, сбитый зиминским кулаком. Потеряв равновесие, Зимин и сам упал, но прежде чем успел подняться и выпрыгнуть с полока, кучер обернулся и с такой силой ударил его чем-то тяжелым по голове, что Зимин потерял сознание.
Зимин открыл глаза и увидел над собой электрическую лампочку, висевшую под невысоким, покрытым пятнами сырости, сводчатым потолком. Он невольно зажмурился и, осторожно открыв глаза, огляделся. Вокруг громоздились какие-то ящики, бочки, тюки с рогожей. Он отодрал доску у одного из ящиков и обнаружил куски хозяйственного мыла. По-видимому, он находился в подвале москательной лавки. Он присел на ящик с мылом и закурил. Скрипнула тяжелая дверь, обитая жестью, и на пороге появился высокий, немолодой человек с живыми насмешливыми глазами, человек, которого Зимин знал и чье имя прочел в бумаге, лежавшей на столе у Федякина: Ефим Суббота. За спиной Субботы стоял Харитон.
— Здравствуй, Кирилл Петрович. Извини, что мои дуроломы помяли тебя малость.
— Его, можно сказать, от верной смерти спасают, а он кулаком в рожу, — сердито вставил Харитон. — Обидно, конечно.
— Иди, Харитон, — сказал Суббота, не глядя на него. — Да дверь прикрой.
Харитон вышел, прикрыв дверь. Однако небольшую щелку оставил.
Зимин молчал, исподлобья поглядывая на Субботу.
— Давненько тебя в наших палестинах не видать было, давненько…
Зимин молчал по-прежнему.
— А с чего это ты, Кирилл Петрович, в наши места вернулся?
Зимин не отвечал.
— Может, дочку смелковскую ищешь? Небось и в Питер ездил — нет ли в Питере…
Зимин отвернулся.
— Да… И то сказать, времечко такое… Может, давно и в живых нету, прости господи… — Суббота перекрестился.
— Что тебе от меня надо?
— Закрой дверь, Харитон! — не глядя, крикнул Суббота, и дверь захлопнулась. — Не догадываешься? Недогадливый стал… А я тебя давненько поджидаю. Не может, думаю, того быть, чтобы Зимин к смелковскому золоту не воротился! Вот и дождался. Может, покажешь дорожку к тому золоту? А?
Зимин исподлобья взглянул на него.
— Нет никакого золота. Сказки.
— Не шути, Кирилл Петрович, ой не шути. Мне ведь недолго и обратно тебя доставить, к Федякину. Дескать, поймали бежавшего преступника, примите под расписочку.
— Видал я твою бумагу, — сказал Зимин.
— Писал, не отрекаюсь.
— Зачем писал? Ложь это!
— Может, и ложь… — усмехнулся Суббота. — Да ведь как тебя иначе словить. Я человек маленький, тебе от меня уйти ничего не стоит. А Федякин — сила, власть. Пущай, думаю, он и ищет. Ему сподручней. Так как, Кирилл Петрович, возьмешь в долю, а?
— Ошибаешься, Суббота. Нет золота на Ардыбаше.
— Настоящего своего положенья не сознаешь, Кирилл Петрович. Ты кто? Ты царский офицер, хоть с белыми и не якшался, а все одно — офицер, белая кость, голубая кровь. Время нынче скорое — судить-рядить долго не станут. А Субботе Советская власть верит. Кто инженера Смелкова с комиссаром от расстрела вызволил? Ефим Суббота… А опосля… Кто его убил?
— Я не убивал.
— А кто?
— Не знаю.
— Не знаешь? А Федякин знает. И не миновать тебе высшей меры социальной защиты, или, по-нашему говоря, — пули.