Утро нового года
Шрифт:
Он так и поступил, «просеял» мысленно прошедшие сутки, но «в решете» осталось больше досады, чем пользы.
Не заходя домой, Корней спустился на берег озера, к плесам, выкупался в теплой щелочной воде. Озеро искрилось и рябило. От утреннего солнца пылали в степи ковры разнотравья. Неподалеку мальчишки уже гоняли футбольный мяч. Девчонка с косичками, сидя на борту лодки у причала, мыла ноги в прибое и тоненько пела.
Еще несколько раз Лизавета приходила по ночам под ветлу. Издали наблюдая, как она торопилась, Корней порывался туда, а все же
Сравнивая Лизавету с Тоней Земцовой, он находил в ней, в ее безрассудстве, в отчаянном самоприношении унизительное для нее и для себя, и поэтому, желая стать достойнее чистоты Тони Земцовой, отправлялся к себе в сад, в свою постель под яблоней и лежал там, долго не смыкая глаз. Впрочем, иногда он сожалел, что сберег Тоню и не привязал ее к себе способом, единственно надежным против девичьего самодурства.
Лизавета не обижалась, лишь однажды мимоходом сказала:
— Да улыбнись же ты! Жить так хорошо!
Между тем, на заводе, как и предсказывал Подпругин, «отсыпались»: Богданенко постоянно уезжал в трест, Артынов благодушествовал. В обеденный перерыв он прочно обосновывался в столовой, надуваясь пивом, похлопывал себя по животу и рассказывал Фокину анекдоты. Часто к ним присоединялся десятник Валов. Втроем они опорожняли дюжины бутылок, накидывали груды окурков, пока Лепарда Сидоровна не закрывала буфет.
Снова надвигался аврал.
В этом междуделье, будучи не очень-то занятым и загруженным работой, Корней чаще стал бывать в цехах. Невольно его влекло туда, хотелось глубже понять, что же все-таки происходило? И почему?
Сушильные туннели чадили, сырец не просушивался, выходил из них с закалом, как непропеченный хлеб, в обжиге его рвало на половинки. Почти четвертая часть посаженного в обжиг кирпича после выгрузки выбрасывалась в отвал. Сотни часов, затраченных на добычу глины, формовку, сушку и обжиг, оказывались пустыми. Еще сотни часов обесценивались, так как стандарт и вообще технические условия, предъявляемые к качеству кирпича, почти не выдерживались. «Но почему же, в таком случае, мы отправляли и отправляем кирпич по преимуществу первым и вторым сортом, выигрываем в ценах, хотя должны бы проигрывать? — думал Корней с опасением. — Ведь получается явный обман! И я тоже участник!»
Он мог бы, конечно, оправдаться где угодно: «Обмана сразу не заметил, с непривычки за всей отгрузкой не проследил, полагался на акты о сортности, подписанные Артыновым и Шерстневым. Эти акты приложены к накладным и сданы в бухгалтерию, там их всегда можно взять».
Так ведь и было в действительности. Богданенко торопил, нужно было скорее грузить, грузить и грузить! Не оставалось даже свободной минутки на размышления.
Однако его, Корнея, интересовало теперь не то, как он «прошляпил». Гораздо важнее было выяснить: как этот обман совершался?
Оказалось все очень просто. Весь отдел технического контроля состоял лишь из двух человек — Ивана Захаровича Шерстнева и лаборантки. Понятно, Иван Захарович сам не ходил на склад или в обжиг, чтобы лично взять кирпич на контроль и лично его испытать. Контрольные экземпляры доставлял в лабораторию Артынов, на выбор, без изъянов, так что у Ивана Захаровича, неспособного на всякие выверты и подвохи, не возникало никаких подозрений. Проверив «первосортные кирпичи», он, очевидно,
Все это возмутило Корнея, он уже готов был пойти и предупредить Шерстнева, а также главбуха Матвеева, но сразу сгоряча не пошел и не предупредил, поосторожничал, а на следующий день остыл и раздумал. «Неужели же этого никто не видит, кроме меня? К черту! Пусть каждый отвечает сам за себя!»
С таким же настроением он прочитал письмо, которое показал ему главбух Матвеев. Обман все-таки обнаружился. Какой-то прораб из треста писал:
«Что же это вы, товарищи косогорцы, свою честь не бережете?! Собрали, наверно, со всего завода половье, недожог и пережог, перемешали в одну кучу со стандартным кирпичом и турнули к нам. Почти из каждого вагона мы отбраковали половину. Сразу видать, торопились вы, замазывали свои прорехи в конце месяца. Решили проехать в рай на чужом горбу! Значит, вы план выполнили, убытки снизили, чувствуете, вероятно, себя героями, а нам на стройке приходится принимать позор. Прошлые месяца мы терпели, думали, наши люди виноваты, дескать, неаккуратно, небрежно выгружали из вагонов кирпич, а бывало грешили и на ваших соседей-кирпичников, но теперь нам совершенно ясно — вина вся ваша! Ну, за это не пеняйте на нас, ваши счета за первый и второй сорт мы оплачивать не станем, откажемся, а оплатим вам за третий сорт, какой он и есть на самом деле. Не верите — приезжайте, поглядите, убедитесь, если не стыдно!».
— Ну, как? Приятно читать? — спросил главбух.
— Не очень, — признался Корней.
— Что же теперь скажешь?
— Ничего не скажу, — по возможности проявляя безразличие, ответил Корней. — Мое дело телячье…
— Обмарался и стой! — добавил главбух. — Странно, странно!
— Я бы вам посоветовал не клеить на меня ваши «странно»! — резко, почти грубо сказал Корней. — Пакость сделана не моими руками!
Матвеев достал из стола пачку бумаг, порылся, нашел составленный Корнеем отчет по диспетчерской за прошедший месяц и ткнул в него пальцем:
— Твоя рука тут ходила?
— Моя!
— А ведь здесь ни половья, ни третьего сорта нет. Куда же они девались? Уж не по пути ли с завода до стройки наш кирпич превратился в брак?
— Не знаю.
— Объяснение все же придется представить.
— А если не представлю?
— Придется, — повторил Матвеев. — Для начала выговор схлопочешь.
Он произнес слово «схлопочешь» тоже резко и довольно грубо.
Корней сразу замкнулся и не поделился с ним ни своими мыслями, ни опасениями.
— Вы начальство, вот сами и разбирайтесь!
Писать объяснение! Для кого? Не Богданенко ли, которому вся эта «лавочка» выгодна? Ведь заводу установлен план не только по количеству, но и по выручке, по деньгам. Если Богданенко количество даст на сто процентов, а установленную сумму денег не выручит, то спасибо не получит и в герои не попадет. Пусть, коли надо, объясняется Артынов. За Артыновым этот несчастный Шерстнев и… и, вероятно, Валов, десятник складской площадки, не заметный, не назойливый, исполнительный, но со всех сторон темный. Судя по приемным актам, «марочный» кирпич чаще всего появлялся в его дежурство, и ведь именно он, Валов, заведовал складом.