Утверждение правды
Шрифт:
– Полагаете, он много знает? – тихо спросил наследник, и Курт уверенно кивнул:
– Полагаю, он знает достаточно.
Фридрих, помедлив, лишь вздохнул и отступил с дороги, давая им пройти, ничего более не спросив, и хранил молчание во все время пути до той самой комнаты, откуда меньше получаса назад вышел Хельмут Йегер. Кровь его, никем не убранная, уже загустела, и лоскут кожи все так же валялся на полу, куда Курт и барон уложили связанного предателя. Через минуту явился помощник, волоча за собой задыхающегося лекаря, и умчался вновь, возвратившись в сопровождении фон Дюстерманна и юного Йорга Фридле; зондер был
– И что дальше? – хмуро спросил фон Редер, и в его взгляде, брошенном на Хауэра, промелькнуло неподдельное сострадание. – Что все это значит, майстер инквизитор?
– Это значит, – не дав Курту ответить, зло выговорил инструктор, – что верить нельзя никому. Ни единому человеку вокруг. Может статься, и мне самому тоже. Так, Гессе?
– Альфред, – негромко одернул инструктора Курт, мельком обернувшись на зондера и телохранителя, стоящих у двери, и понизил голос еще больше: – Возьми себя в руки.
– Двое, – свирепым шепотом прохрипел Хауэр. – Двое, Гессе! Парни, которым я годы отдал, с которыми носился, как многодетная мамаша, которым душу вывернутую прямо в руки сунул – держите, гады, пользуйтесь! Попользовались! Кому верить, а? Скажи мне, разумник, кому – теперь – верить?! Если лучшие люди в этой сраной Империи…
– Альфред, – еще тише произнес Курт, и тот запнулся, перехватив сумрачный взгляд молчаливого наследника. – Давай-ка без эмоций, не самое для них подходящее время.
– Не смогу я больше с ними работать, – с усилием вымолвил инструктор. – Просто не смогу.
– Сможешь, – отрезал Курт. – Потому что должен. А сейчас ты глубоко вдохнешь, успокоишься и начнешь мыслить трезво. Это – понятно?.. Вы спросили, что теперь, господин барон. Теперь – когда лекарь окончит свою работу, я начну свою.
– Рассчитываете и его взять на жалость? – с сомнением уточнил фон Редер и, перехватив взгляд Курта, хмыкнул: – Понятно. Но не вы ли, майстер инквизитор, сами говорили о том, что пытать зондера – идея не из лучших?
– Других нет, – передернул плечами Курт. – Разжалобить его, как Хельмута, не выйдет, взять на разговорчивость – тоже, этот явно не станет откровенничать, дабы поглумиться, не тот тип; уломать раскаяться – даже и в мечтах не удастся… Браун работал либо за плату, либо за идею, но и тот и другой случай подразумевает упорное молчание. Вывод неутешительный.
– И полагаете – у вас получится?
– У меня – получится, – невесело усмехнулся Курт.
Фон Редер помялся, снова бросив короткий взгляд на притихшего Хауэра, оглянулся на своего подопечного и медленно, через силу, уточнил:
– Мне так или иначе придется присутствовать, но не могу сказать, что вы можете рассчитывать на мою помощь, майстер инквизитор.
– Таких жертв я от вас и не жду, – кивнул он. – И вполне способен обойтись собственными силами. Не нужно особых сил и умений на то, чтобы совладать со связанным и беспомощным человеком.
– Я тоже хочу быть там, – негромко потребовал наследник, и Курт, помедлив, возразил – мягко, но непреклонно:
– Нет. Поверьте мне, Фридрих: на сей раз вам там делать нечего.
Уже подступающая ночь смотрела в окна угрюмо и холодно; ветер согнал тучи одна к одной, то ли грозя дождем, то ли просто играя, и даже в обогреваемой комнате наследника было зябко. Фридрих, молчаливый и понурый, сидел напротив светильника, неотрывно глядя на пульсирующий язычок пламени и сцепив в замок пальцы лежащих на столе рук, Бруно и Хауэр по обе стороны от него хранили столь же неживое молчание, по временам косясь то на наследника, то на Курта, и вновь отводя взгляд. Фон Редер стоял в стороне у стены, скрестив на груди руки, и на майстера инквизитора не смотрел, слушая его, как и прочие, молча и не перебивая, однако и без того время от времени в комнате водворялась мертвая тишина: каждое слово Курт выговаривал через силу. Говорить сейчас хотелось меньше всего – последние несколько часов он только и делал, что говорил. Говорил, глядя в глаза напротив себя, не отводя взгляда от взгляда – сперва притворно хладнокровного, насмешливого, потом нарочито спокойного, с затаенной напряженностью в глубине, потом ненавидящего и болезненного, потом будто остекленевшего и изможденного, а потом обреченного… Всё было, как всегда, как многажды прежде, и лишь одно различалось – время. Сколько продержался Браун? Пять часов? Семь? Девять?..
В горле пересохло от безостановочной говорильни, и сейчас больше всего хотелось уйти в пустую комнату, где нет ни души, ни звука, упасть на постель и остаться в тишине и одиночестве. После всего творившегося в закрытой комнате, ставшей на эти часы допросной, собственное сознание будто бы разделилось надвое: одна часть его была здесь и складывала мысли в слова, слова во фразы, а вторая до сих пор пребывала там, где остался человек, еще сегодня утром бывший соратником, единомышленником, собратом. «Конгрегация не просто конгрегация, а поистине сообщество, единое, как семья…»
Служителя Конгрегации, бойца зондергруппы, Уве Брауна взяли на крючок бесхитростно и до противного банально: попросту соблазнив мирскими благами. Курт был готов услышать о чем угодно – о недовольстве принятым в Конгрегации послушанием, о яром неприятии того, что она вершит в Империи и мире, о неприязни к ее идеям или лично к кому-либо из вышестоящих, но не о том, что бывшего бамбергского стража прельстили всего лишь блеск серебра и обещанное в будущем рыцарство с поместьем. Рыцарская цепь и кусок земли с домом. Цена предательства…
Два года Браун был источником сведений о проводимых зондергруппой операциях, расположение и распорядок горного лагеря уже два года не были тайной, два года не только подопечным Хауэра были известны техники тренировок бойцов, их имена и подробности их жизни. Схема придуманного Фридрихом арбалета ушла к противнику тотчас же после того, как он был отдан для испытаний группе Келлера, равно как и прочие разработки механиков или самого Хауэра, которые совершенствовались уже там, за пределами этих стен и Конгрегации, порой превосходя оригинал: на вопрос о том, как после смерти принца Браун намеревался покинуть лагерь, стоящий на обрыве, над голыми скалами, с которых просто невозможно спуститься, даже если суметь преодолеть стену, тот лишь усмехнулся: «Почему же невозможно? Потому что Альфред этого не может? А кто сказал, что он может всё?» Веревка и прочие приспособления, необходимые для спуска, были обнаружены там, где и указал бывший зондер: спрятанными под стеной в камнях позади главного корпуса…