Увечный бог. Том 1
Шрифт:
– Нет, – процедила она, – я ее и не замечала.
Они снова уставились на нее.
Вздохнув, Масан сказала:
– Ладно, гора. Буря.
– Еще одна битва, – сказал Берок. – Родился Азат. И можно заключить, что на’руки были побеждены.
– Да ну? Значит, мы снова разбили их? Хорошо.
– К’чейн че’малли, – поправил Берок. – Это гражданская война, Масан Гилани. – Воин повел кривой рукой. – А твоя армия… Не думаю, что погибли все. Твой командир…
– Значит, Тавор жива?
– Ее меч жив.
Ее меч – да, отатараловый клинок.
– Я
– Теник будет разведывать дорогу впереди, – ответил Берок. – Очень опасно. Чужаки не встретят нас с радостью.
– Да с чего бы это?
Снова непонимающий взгляд. Потом Берок заговорил:
– Если наши враги, Масан Гилани, найдут нас до нашего окончательного воскрешения, то все, чего мы добиваемся, будет потеряно.
– А чего вы добиваетесь?
– Освобождения нашего хозяина.
Она хотела было задать еще несколько вопросов, но передумала. Нижние боги, так вы не те, кого меня отправили искать? Но вы хотели найти нас? Уголек, жаль, что тебя здесь нет – объяснила бы, что происходит. Но я нутром чую – дело плохо. Вашего хозяина? Только не говорите…
– Ладно. Давайте уберемся отсюда, а потом накормите нас, как обещали. Но нормальной едой, ясно? Я из цивилизованной страны. Дал-Хон, Малазанская империя. И сам император родом из Дал-Хона.
– Масан Гилани, – сказал Берок, – нам ничего не известно об империи, о которой ты говоришь. – Т’лан имасс помедлил и добавил: – Но того, кто был когда-то императором… его мы знаем.
– Серьезно? До или после того, как он умер?
Пять имассов снова уставились на нее. Берок спросил:
– Масан Гилани, в чем смысл этого вопроса?
Она заморгала и медленно покачала головой.
– Ни в чем, думаю, – совсем никакого смысла.
Заговорил другой т’лан имасс:
– Масан Гилани…
– Что?
– Твой старый император…
– Что с ним?
– Он был лжецом?
Масан Гилани почесала затылок и, подобрав поводья, повернулась к коню.
– Это зависит…
– От чего?
– От того, верить ли всему, что врут о нем люди. Все, убираемся отсюда, поедим-попьем – и найдем меч Тавор; и если Опонны улыбнутся, она окажется при нем.
Ее необычайно поразило, когда имассы поклонились. Потом рассыпались в пыль и унеслись по ветру.
– И где тут достоинство? – спросила она и снова посмотрела на поле битвы и кипящие стаи ортенов. А где достоинство хоть в чем-нибудь, женщина?
Пока держи все в себе. Ты не знаешь, что тут произошло. Ничего не знаешь наверняка. Пока не знаешь. Просто потерпи.
Достоинство в том, чтобы просто терпеть. Как мама.
Запах горелой травы. Одна щека прижата к чему-то мокрому, вторую овевает холодный воздух, неподалеку щелкает жук. Солнечный свет пробивается сквозь веки. Пыльный воздух просачивается в легкие и выходит обратно. Части его тела лежат рядышком. По отдельности. По крайней мере, так кажется, хотя такое представляется невозможным, так что он отбрасывает эту мысль, что бы ни говорили ему чувства.
Мысли;
Его бабушка. Ладно, по крайней мере, старая женщина. Предположения могут быть опасными. Возможно, это ее поговорка. А родители? Что там с ними? Попробуй вспомнить, разве сложно? Его родители. Не слишком блестящие. На удивление тупые… он всегда задавался вопросом: не прячут ли они что-то. Должно же было что-то быть? Скрытые интересы, тайные страстишки. В самом ли деле маму так волновало, что наденет сегодня вдова Тридли? Этим и ограничивался ее интерес к внешнему миру? У бедной соседки и было-то всего две рубахи и одно платье до лодыжек, совсем истрепанное; а как еще быть женщине, муж которой остался высохшим трупом в песках Семи Городов, – а на пособие по утере кормильца не особо разгуляешься. А тот старик дальше по улице, который все пытался подкатить к ней, что ж, ему просто практики не хватало. И не стоило насмехаться над ним, мама. Он делал все, что мог. Мечтал о счастливой жизни, мечтал пробудить что-то в печальных глазах вдовы.
Без надежды мир пуст.
А если папа постоянно насвистывал какую-то бесконечную песенку, если не прерывался, как будто отвлеченный какой-то мыслью или пораженный самим ее наличием, так человеку преклонных лет есть о чем подумать, так? Было похоже, что так. И если он норовил нырнуть в толпу, не глядя никому в глаза, так что ж: был целый мир мужчин, позабывших, как быть мужчиной. Или никогда не знавших. И это были его родители? Или чьи-то еще?
Откровения обрушились внезапно. Одно, три, десятки, целая лавина… сколько ему тогда было? Пятнадцать? Улицы Джакаты внезапно стали тесны перед глазами, домишки съежились, здоровяки квартала превратились в хвастливых карликов с жалкими глазками.
Оказалось, что где-то существует целый другой мир.
Бабушка, я видел блеск в твоих глазах. Ты выбила пыль из золотого ковра и развернула его передо мной, как дорогу. Для моих нежных ножек. Где-то там целый другой мир. Он называется «учение». Называется «знания». Называется «магия».
Корни, личинки и завязанные пряди чьих-то волос, маленькие куклы и фигурки из ниток с измазанными лицами. Паутина кишок, пучки выпавших, ощипанных вороньих перьев. Рисунки на глиняном полу, капельки пота стекают со лба. Грязь требовала усилий, вкус на языке напоминал об облизанном стилусе; и как мерцали свечи и прыгали тени!
Бабушка? Твой драгоценный мальчик разодрал себя на части. Его плоть терзали клыки – его же клыки, терзали без конца. Сам кусал, рвал и шипел от боли и ярости. Падал с затянутого дымом неба. Снова взлетал, на новых крыльях, скрипя суставами, – скользящий ночной кошмар.
Нельзя вернуться от этого. Нельзя.
Я ощупывал собственную бесчувственную плоть, и она была погребена под другими телами. И текла кровь. Я замариновался в крови. То есть вот это тело. Бывшее прежде моим. Вернуться нельзя.