Уютная, родная, сводная
Шрифт:
ближе, заставляя посмотреть на себя, добиваясь узнавания в глазах.
– Всё закончено, вы уедете, прямо сейчас, но мне надо найти его, понимаешь? Есть три часа, первый уже прошёл.... Женщина смотрела с недоверием, так же молчала и тряслась.
– Девочка, скажи мне, мы найдём его, - он попытался говорить спокойно,
даже ласково.
– Посёлок Красный Октябрь, - прошелестела.
– Умница, собери минимум из необходимого, у нас есть десять минут. Бронислав старался не плюнуть в лицо бывшему другу за всё, что он делал, не смотрел в глаза, действовал молча, стиснув зубы, давя внутри клокочущую злость, особенно если случайно пересекался с взглядом светлых глаз жены Богдана. Желание власти, денег,
чрезмерные амбиции, а на кону беспомощная женщина, помимо поганой жизни самого «виновника торжества».
– Почему? - произнёс Богдан на железнодорожной станции, в ожидании скорого поезда на Москву. Там проще смешаться с толпой навсегда. - Она попросила, - глухо, отводя глаза. - Люда? - удивлённо вскинул брови и уставился на Бронислава, как баран на ворота.
– Ирка.
– Бля... прости, клянусь, у меня...
– Имени её не произноси.
– Да не было у меня ничего с ней, как замуж вышла, так и всё. - Угу...
– сплюнул.
– Почему Люду вспомнил, видел её? - С полгода назад, случайно, твоя взяла, я ушёл в сторону.
– Вы всё это время... общались? -
«спали» не повернулся язык сказать.
– Бронь, как друзья, только как друзья, она выбрала, давно, ты ещё женат не был, она выбрала, от того я и бесился, что она не борется. Теперь понял, она не умеет и не научится, а ты выиграл. - Выиграл там,
походу, мужжж, - усмехнулся.
– Ты что, не знаешь? - Чего я не знаю? - ответил вопросом на вопрос.
– А ты поезжай и посмотри на её дочь, она не Яшкина. Люда говорила - проблемы у него по этой части, а тут ребёнок... чёрненькая, как цыганёнок, только кожа белая-белая, как молоко. Бронислав сглотнул, потряс головой, уставился на Богдана, дёрнулся в сторону, потом остановился, как вкопанный. - Почему ты? Почему ты знаешь? Почему она тебе рассказывает, с тобой делится? - слов не хватало, обида мешала думать. - Она не умеет бороться, и я не умею, это нас роднит, если хочешь. Поэтому она верит мне, а не тебе. - Твою...
– не договорил ругательство, сплюнул, посмотрел ещё раз на сидящую в стороне жену Богдана, обнимающую свой живот.
– Держи, это вам на первое время, - он протянул стянутые резинкой купюры.
– Когда сможешь - отдашь. - Я и так тебе должен, жизнью не расплачусь.
– Мне твоя жизнь не к чему, вон, - кивнул на жену, -
ей надо, ей и отдай.
– Коней на переправе не меняют, - посмотрел туда же. Странно,
но лицо Богдана посветлело. Чувствовал ли он что-то к этой женщине или нет?
Скорее - да, они росли вместе, через забор, который заменяла сетка-рабица,
нянчились по очереди с младшими, отпуская друг друга на речку или в магазин,
делились секретами и ненавидели свою неустроенную жизнь. Ненависть сближает сильнее любви? Как дружба сблизила Бронислава и Ирину, так и ненависть -
Богдана со своей женой. Любовь никому из них не принесла счастья, может, от того, что любовь эта была несчастная и не вовремя пришедшая? Одна на всех,
ворованная. Бронислав рванул к дому Людочки, ждать пришлось недолго, через двадцать минут появилась сама Люда, толкая перед собой новенькую сидячую коляску. Бронислав впился глазами в женщину. Она не меняется. Годы, рождение ребёнка, жизнь не оставляет на ней следов, или так казалось Брониславу. Такая же худая, даже слишком, словно она недоедает, такая же бледная, с теми же веснушками и ушами. Он опустил глаза на младенца в коляске и замер. Девочка смотрела карими глазёнками и с воодушевлением сосала собственный кулачок,
дёргая толстыми ножками в младенческих перетяжках. Светлая панамка скрывала волосы, но была видна чёрненькая пушистая чёлка. Богдан был прав, чёрт возьми!
Прав! Холодный пот прошиб с головы до ног, Бронислав быстро вышел из машины и несколькими шагами догнал Люду. - Боря? - она моргала и отводила глаза. - Ты собиралась всю жизнь молчать? - показал глазами на девочку, прежде чем сесть рядом с коляской и всмотреться в личико.
– Она не твоя, - тихо проговорила. - Ага,
мужа твоего, это видно сразу.
– Да, Яшина. - Кто бы спорил, конечно, Яшина! Один в один Яков, особенно цвет волос и глаз! - Даже если и не его, - Люда посмотрела зло, - не твоя, и уходи отсюда, уходи и никогда не возвращайся.
– Это ты уже говорила, проходили, я не уйду ни от тебя, ни от неё.
– Бросишь одного ребёнка ради другого? - зыркнула, сжав губы. - Неважно, но не уйду.
– Не порть себе жизнь,
не порть жизнь Марику и Ире, Катя не твоя дочь. - Катя? - единственное, что услышал Бронислав, это имя Катя. - Катенька, Катюшка, - заулыбался во все тридцать два зуба и легонько погладил по малюсенькой ручке. Катенька напряглась,
личико покраснело, и девочка залилась плачем, Люда тут же подхватила малышку.
–
Она чужих боится, - как извиняясь, пробурчала.
– Понимаю, возраст такой, я не чужой, она привыкнет.
– Ей семь месяцев, Боря, семь месяцев, ты считать умеешь? -
Умею, - цифры замелькали, не сходилось, на несколько месяцев всего, но не сходилось, он ещё раз посмотрел на девочку с толстыми щёчками, подозрительно поглядывающую на него, поджимающую губки, как мама, точь в точь. Ты посмотри, ещё и человека, считай, нет, а повадки мамины. Взгляд, мимика, даже беззубая улыбка, демонстрирующая всего два зуба - мамина. Бронислав почувствовал, как эта улыбка захватила его в плен, как когда-то улыбка Марика. К
лешему эти несколько месяцов, которые не вписать, не могло эту чудо родиться от бледного, желчного Яшки, а вот Люда могла скрыть, приписать, соврать, всё, что угодно могла, лишь бы вытолкнуть из их жизни Борю. Не получится. Тем более,
когда смотрит на него снизу вверх, прижимая к себе их дочь. - Что это? - он резко повернул голову Люды вбок и смотрел на желтовато-зелёный след на скуле, можно только догадываться, какой силы был удар. - Муженёк постарался? - Не твоё дело, -
попыталась отойти на пару шагов.
– Моё, - мотнул головой. - Уходи, уходи немедленно, я помогу всем, жильём, работой, деньгами, вы не будете ни в чём нуждаться.
– И стать любовницей, содержанкой?! - вскрикнула.
– Да лучше любовницей, чем грушей для битья, сколько можно терпеть? - Я же виновата перед ним, Боря.
– Твою дивизию! Ты ни в чём не виновата!
– Катя... - Яшка твой пропил все свои возможности родить ребёнка, у него наверняка всё заспиртовано уже, до самых ушей, и он понимает это, вот и бесится. Катя не должна выходки этой пьяни видеть, ты понимаешь это? - Ей отец нужен, Боря.
– Я, по-твоему, кто? - Ты - не отец.
– А муж твой - отец, да? - Да! И в свидетельстве о рождении так написано. -
Твою мать... Людочка, да какой отец из алкоголика? - Родной!
– выпалила и вывернулась из захвата руки, быстро сажая Катеньку в коляску. - Я не оставлю это так, - сказал уже в окно машины и нажал на газ.
Не оставит, не в этот раз. Он может жить с любовью к этой женщине, может смотреть, как она гробит свою жизнь на алтаре семейной жизни во имя сомнительных моральных принципов и праведных идеалов, но спускать коту под хвост жизнь своей дочери он не даст. Бронислав приезжал каждый день, в одно и то же время, Люда выходила и шла мимо, он догонял, и их диалог повторялся из раза в раз, одно и то же. Она отказалась от денег, разоравшись, что они с Катенькой ни в чём не нуждаются, в чём Бронислав сомневался, глядя на застиранное платье